Эдит Несбит - Дети железной дороги

Едва поезд остановился на станции, платформа заполнилась его взволнованными происшествием пассажирами, и трое детей немедленно превратились в героев.

На них пролился поток восторгов, который кому угодно вскружил бы голову. А уж такие слова, как «оперативность действий», «феноменальная гениальность решения» и «редкостное здравомыслие», лились на них щедрым потоком. Филлис купалась в лучах снизошедшей славы. Она еще никогда не была настоящим героем, и ощущение это сочла потрясающим. Питер, стоя с пылающими ушами, тоже испытывал от похвал удовольствие. И только Бобби хотелось скорей улизнуть домой.

– Полагаю, компания вскорости с вами по этому поводу свяжется, – сказал им начальник станции.

Но Бобби вообще больше никогда в жизни не хотелось об этом слышать.

– Ой, пойдем же отсюда, пойдем, – подергала она Питера за полу пиджачка. – Мне надо домой.

И они пошли. И как только это произошло, со станции донесся до них шум овации, которую им устроили начальник станции, машинист, кочегар и многочисленные пассажиры спасенного поезда.

– Ой, а ведь это для нас! – подпрыгнула от восторга Филлис.

– Именно, – подтвердил с достоинством Питер. – И я рад, что сообразил помахать им чем-нибудь красным.

– И нам очень всем повезло, что мы с Бобби сегодня надели красные нижние юбки, – подхватила Филлис.

Бобби молчала. Она думала об ужасном завале и поезде, который доверчиво несся ему навстречу.

– Это мы их спасли, – нарушил было повисшую тишину Питер.

– Иначе они бы погибли, да, Бобби? – повернулась к ней Филлис.

– А вот вишню мы так ведь и не собрали, – ответила Бобби.

И брат с сестрой посчитали ее слова бестактными.

Глава седьмая. За доблесть

Надеюсь не вызвать у вас особенных возражений своим слишком пристальным вниманием к Роберте. Дело в том, что она как-то сразу мне полюбилась, и чем больше я наблюдаю за ней, тем сильнее люблю. Мне нравятся многие ее качества.

Например, эта странная девочка старается сделать людей счастливыми. Стойко хранит не только свои, но даже чужие тайны, а таким достижением могут похвастаться очень немногие. И еще она обладает способностью молчаливо сочувствовать. Может быть, это перечисление вам показалось довольно скучным, но, уверяю, встретить подобного человека в реальной жизни совсем не скучно. Ведь это значит, что, если вам плохо, он не станет вас изводить понапрасну никчемными восклицаниями вроде «бедненький, как я вам сочувствую!», а проявит без лишних слов заботу и доброту. Именно такова наша Бобби. Увидев, что мама несчастлива, но не хочет им ничего говорить о своем состоянии и его причине, она попросту стала любить ее еще больше прежнего. И старалась при этом, чтобы ее любовь и забота не заставили маму подозревать, будто она догадывается, как ей плохо, и хочет узнать причину. Уметь это – истинный дар. И доступен он далеко не каждому.

Что ни случилось бы в жизни детей, а случалось у них очень много приятных событий, от пикников до булочек к чаю, Бобби не в силах была забыть, как мама несчастлива. «Она несчастлива, а вот почему, я не знаю, – крутилось у нее в голове. – Ей не хочется, чтобы я знала, и я не стану пытаться у нее выяснить. Но она же несчастлива. Почему? Я не знаю. Она же не хочет…» И мысли эти в ее голове крутились и повторялись, подобно мелодии, конец которой вам неизвестен.

Русский джентльмен по-прежнему оставался в центре внимания обитателей Дома-с-тремя-трубами. Все редакторы газет, и ученые секретари обществ, и члены парламента ответили маме на письма с той вежливостью, на которую только были способны, однако никто из них не смог сообщить, где находятся жена и ребенок мистера Шестпанского (а именно эту фамилию и носил русский джентльмен).

Бобби же обладала еще одним свойством, которое разные люди расценивают по-разному. «Сует нос не в свои дела», – скажут по сему поводу вам одни. «Каждой хромой собаке готова помочь», – презрительно бросят другие. И лишь очень немногие назовут это «подлинной добротой и участием». На самом же деле это стремление помочь ближнему.

У Бобби уже голова шла кругом от мыслей о том, как помочь русскому джентльмену найти жену и ребенка. А он за то время, пока жил у них, уже научился немножечко говорить по-английски и теперь мог сказать «доброе утро» и «доброй ночи», «пожалуйста» и «спасибо», «очаровательно» (когда дети преподносили ему цветы) и «очень хорошо» (в ответ на вопрос детей, как он спал). Акцент его представлялся Бобби ужасно милым, и застенчивая улыбка казалась очаровательной. Поэтому, думая, как помочь ему, она вызывала в памяти его лицо, надеясь, что хоть оно натолкнет ее на какое-нибудь решение. Но, увы, даже его светлый образ пока не особенно ей помогал, и радовало ее лишь одно: каждый день его пребывания в доме поднимал настроение мамы, которая теперь заметно повеселела.

«Она умеет быть доброй не только по отношению к нам, – размышляла Бобби. – Наверное, она не с очень большим удовольствием отдала ему папины вещи, но то, что она сумела этим ему помочь, принесло ей радость, иначе она бы такого не сделала».

Бобби, после того как они вместе с Филлис и Питером, размахивая на путях красными флажками, спасли от аварии поезд, много ночей подряд просыпалась, крича и дрожа от одной и той же ужасной картины. На рельсах высился огромный завал, а милый, добрый, доверчивый паровоз, убежденный, что путь свободен, а он выполняет свой долг, несется прямо к своей погибели. Но, пробудившись, она убеждалась, что это лишь страшный сон, и тогда на нее накатывала волна счастья, а лицо озарялось улыбкой. И она вспоминала, как их с Филлис красные нижние юбки предотвратили страшную катастрофу.

Однажды утром пришло письмо, и адресовано оно было Питеру, Бобби и Филлис. Они не слишком-то часто получали письма на свое имя, поэтому вскрыли конверт, трепеща и сгорая от любопытства.

И вот какое в нем оказалось письмо:

Дорогой сэр и дорогие леди!

Предлагаем вам принять участие в презентации, организованной в честь Ваших своевременных и героических действий, направленных на предупреждение поезда, который мог, попросту выражаясь, попасть в ужасающую аварию. Презентация состоится на станции в три часа дня тридцатого числа сего месяца при условии, что эти место и время окажутся Вам удобны.

Искренне Ваш,

Джейбез Инглвуд – секретарь Великой Северо-Южной железнодорожной компании.

У наших троих детей за всю жизнь еще не было повода так гордиться собой. Они мигом ринулись с письмом к маме, и она в свою очередь испытала большую гордость за них, после чего они еще больше обрадовались.

– Только если под словом «презентация» подразумеваются деньги, вам нужно сказать: «Большое спасибо, но этого мы принять не можем», – предупредила она. – А мне придется сейчас же затеять стирку ваших платьев из индийского муслина, – посмотрела она на Бобби и Филлис. – На таком мероприятии вы должны выглядеть аккуратно.

– Мы с Фил и сами можем их выстирать, – сказала Бобби. – Если только ты, мама, потом их выгладишь.

Если вам еще не приходилось стирать, то знайте: это процесс весьма интересный. В данном случае он разворачивался в той части кухни, где пол был выложен каменными плитами, а в углу, под окном, находилась большая каменная мойка.

– Давай поставим на нее таз, – предложила Филлис. – Тогда получится, будто мы такие уличные прачки, которых мама во Франции видела.

– Но они ведь стирали в холодной реке, – засунув руки в карманы, внимательно наблюдал за действиями сестер Питер. – А это не то же самое, что стирать на кухне в горячей.

– Ну, пускай тогда это будет горячая река, – не смутило его замечание Филлис. – Ты лучше будь милым и добрым зайчиком и помоги мне поставить таз.

– Интересно бы поглядеть, как зайчик тебе помогает с тазом, – хихикнул он, однако помог.

– А теперь стирать, тереть и скрести, – пропела Филлис, припрыгивая вокруг сестры, которая осторожно несла тяжелый чайник с кипятком.

– Да ты что! – потрясенно уставилась она на Филлис. – Муслин никогда не трут. Надо растворить мыло в горячей воде, взбить пену, потом опустить в нее наши платья и осторожненько отжимать, пока не сойдет вся грязь. А тереть можно только грубые вещи, вроде скатертей и простыней.

Они принялись за дело, а ласковый бриз за окном легонько раскачивал ветви сирени и дижонские розы, носящие имя Глория.

– Этот день просто создан для сушки выстиранной одежды, – отметила с удовольствием Бобби, которая ощущала себя сейчас очень взрослой. – Вот мне интересно, мы испытаем какие-то потрясающие чувства, когда оденемся в платья из индийского муслина?

– Мне тоже интересно, – отозвалась Филлис, орудуя в корыте с муслином, словно заправская прачка.

– Теперь выжмем мыльную воду, – скомандовала Бобби. – Нет, нет, не выкручивай, это нельзя. Потом надо будет прополоскать. Я их подержу, пока ты и Питер выльете мыльную воду из таза и наполните его свежей.