Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

Со времени основания Вилье наши предки всегда были земледельцами. Когда во Францию проникла Реформация, они безмятежно возделывали свои земли. Они примкнули к новому вероучению, и сей необдуманный поступок повлек за собою их разорение, ибо, когда новая секта была разгромлена, им пришлось рассеяться по провинции, а многим из них даже покинуть пределы Королевства. Они за бесценок продали родовую усадьбу Вилье, и с той поры у нас там нет уже ни клочка земли. Во время «драгонад»{1} наш прадед вернулся в лоно католической церкви; дед и отец были воспитаны в этой вере и мы также исповедуем ее. У Пьера Р***, нашего деда (именем коего нарекли и меня), было трое детей от Анны Кердеруа, родственницы председателя Б-ского парламента: наш отец и две дочери. Последние подпали под влияние двух своих теток, из коих одна нашла убежище в Англии, а другая в Пруссии; тетки одновременно приехали во Францию, чтобы повидаться со своим отцом, и последний, не желая стеснять детей в вопросах веры, отпустил с ними дочерей. Тем временем наш отец Эдм Р*** (да примет его господь в свое лоно) женился на девушке из хорошей семьи, которую его отец сам для него выбрал, хотя все приданое ее состояло в добродетели, кротости и красоте. Барб де Б***, наша бесценная, добрая матушка, принесла ему четырнадцать детей и это благоволение божие внушило отцу, всецело посвятившему себя семье, мысль устроить кое-кого из детей в городе, ибо в деревне он не мог оставить им никакого наследства. Намерения у него были самые лучшие (иных у него не бывало), но людская порочность придала им совсем иной оборот.

Однажды наши родители поделились своими планами с чиновником из города В***; тот им напомнил что некогда отец был дружен с господином С***, нотариусом из В***, одна из дочерей которого вышла замуж за господина Парангона, художника, живущего в О***, и спросил, кого именно из детей они хотят отпустить из родительского дома. Отец призвал Эдмона, который был младше меня на два года и носил его имя, как я ношу имя нашего деда. Увидев брата, судебный пристав пришел в восторг от внешности мальчика и сказал: «Определите его к зятю господина С***; ручаюсь вам, он выйдет в люди; у него руки, созданные орудовать чем-нибудь поизящнее, чем мотыга и рукоятка сохи; я уверен, что со временем он достигнет такого положения, которое превзойдет все ваши чаяния. Я переговорю с госпожой Парангон — она сейчас гостит у своего отца; это на редкость добрая женщина, уж не говоря о том, что она очень хороша собой. Снаряжайте его; оставить такого юношу здесь — все равно, что погубить его». А поговорив с Эдмоном, чиновник еще больше уверился в правоте своих слов, ибо на все вопросы брат отвечал разумно, а главное — скромно.

Неделю спустя наши славные родители отправились в О*** к господину С***, старинному другу отца, и взяли с собой Эдмона, ибо госпожа Парангон, которой чиновник расхвалил брата, пригласила их, чтобы они могли переговорить с ее мужем. Эдмон был представлен, но не ей самой, ибо она была чем-то занята, а непосредственно господину Парангону; мальчик произвел на художника хорошее впечатление, и он согласился взять его к себе. Господин С*** обещал Эдмону рекомендацию, а родителей наших принял весьма радушно. Когда они собрались уезжать, госпожа Парангон и другие дамы вышли их проводить, а Эдмон застыдился, покраснел и не решался взглянуть на провожающих. Все стали расхваливать его скромность; одна барышня похлопала его по щеке, тут он заалел, как вишня, и этим всех очень насмешил. А госпожа Парангон сказала: — Вы смеетесь над его простодушием и застенчивостью, а со временем вам, быть может, придется плакать от дерзости бессовестного щеголя. — Она пообещала нашим родителям позаботиться об Эдмоне, а покамест матушка беседовала с младшей сестрой этой дамы, Фаншеттой, и дарила ей какую-то мелочь, дама справлялась у батюшки о нраве Эдмона. Славный старик рассказал о том, что Эдмон чувствителен, услужлив, хоть иной раз и слишком резок и вспыльчив. «Ему шестнадцать лет, — говорил батюшка, — однако страсти в нем дремлют, и дай бог, чтобы так продолжалось еще долго! Он, как говорится, существо субтильное, — поэтому-то я и думаю, что из него выйдет толк. Он любит читать и знает Библию наизусть; латынь он изучил отлично и даже немного греческий; господин кюре говорит, что для живописца таких знаний вполне достаточно». Госпожа Парангон осталась весьма довольна этими сведениями, а Эдмон их разговора не слышал, ибо в это время стоял на пороге, наблюдая прохожих, и наши славные родители вернулись домой в полном восторге от успеха своих хлопот.

Сразу же купили все необходимое для снаряжения Эдмона; наш почтенный батюшка и любящая матушка целых полтора месяца мудро наставляли сына, наконец господин Парангон затребовал его к себе, и он уехал. Это было пятого ноября 1748 года; с того дня и начинается наша переписка, ибо Эдмон написал мне сразу по приезде в О***.

ПИСЬМО I

ОТ ЭДМОНА К ПЬЕРРО Р ***, ЕГО СТАРШЕМУ БРАТУ

Приезд к господину Парангону

Любезный братец!

Принимаюсь за письмо, чтобы сообщить тебе, что мы с Жорже добрались благополучно и что матушкин осел в полном порядке, хотя и причинил нам немало огорчений — он сбросил брата вместе с его поклажей в канаву, но брат ничуть не пострадал, и все осталось в целости, а приехали мы очень поздно, поэтому Жорже остался тут ночевать, а завтра поутру отправится домой. Ах, братец! Если бы ты только видел, какие здесь бульвары, и какой шум, и какая толчея и какие все-таки тут все веселые. Ты обалдел бы от удивления; тут все люди заносчивые и половина ничего не делает; тут играют, развлекаются, выпивают и все трактиры полным-полны. Мы все это уже видели, потому что добрый господин Парангон послал нас прогуляться по городу и один из его подмастерьев повел нас по всем местам. Ах, какие тут красивые церкви! Если бы ты только видел! Если бы только видел! В соборе есть святой Христофор с дубовым посохом по крайней мере футов пятидесяти в высоту, а доходит он ему только до подбородка; вот занятно! Потом еще есть высокие-превысокие часы, а на циферблате сделан шар, который отмечает,