Вечера на Карповке - Мария Семеновна Жукова

и возле нее другая, обе уже тех лет, когда каждое утро уносит новую красоту и дарит взамен новые, увы! искусственные розы. Последнюю услугу, кажется, она оказывала только гостье госпожи Езерской.

Молодая девушка, окончив последнюю строфу, подошла к матери, которая, обращаясь к сидевшей возле нее даме, сказала:

– Вы желали присутствовать при уроке моей Лидии, княгиня; я исполнила ваше желание. Мы застали ее врасплох. Не правда ли, г-н Бриозо, Лидия пела не приготовясь?

– Я просматривала эту арию еще вчера, maman.

– Но вы поете бесподобно, m-lle Lidie! – отвечала княгиня. – У вас очаровательный, прелестный голос!

– M-lle Lidie обещает нам быть украшением наших концертов любителей, – сказал молодой офицер.

– И какая музыкантша?

– О, очень слабая! – возразила maman. – Она еще очень мало училась. Но это правда, что Лидия страстна к музыке и изучает ее как артист. Мы часто ссоримся с нею за это.

– Позвольте взять сторону прекрасной художницы.

– Ах, г-н Готовицкий! Разве для успехов в обществе нужно совершенство? Поверхность идет у нас наряду с глубоким знанием, и полуталанты без больших хлопот приводят в восхищение наши залы. К чему же терять время, здоровье даже, тогда как другие… Но это напрасно! Лидия не хочет слушать, когда я говорю о том!

Жаль только, что maman говорила не совсем правду, и Лидию в подобных случаях слушают очень охотно.

Лидия разбирала ноты.

– О! Таланту нужно собственное сознание в превосходстве, – сказал Готовицкий, бросая взор страстного удивления на артистку.

– Вы даете уроки баронессе Рейхман? – спросила княгиня, которой казались скучными комплименты Готовицкого. – Не правда ли, у нее премиленький soprano.

– Ma oui, madame, très jolie sa voix[14], – отвечал итальянец.

– Баронесса сделала очень много успехов эту зиму, – заметил Готовицкий. – Она часто, всякий день, я слышал, поет с господином Левиным; он очень хороший музыкант.

– Ее совсем не видно в свете, – заметила Езерская. – Скажите, отчего это?

– Я вам это объясню. Баронесса милая, прелестная женщина, живого, пламенного характера; она ничего не может любить вполовину. Вы помните, как неутомимо посещала она балы? Не было раута, вечера, обеда, где бы не была баронесса; говорили, что она кокетка; я этому не верю. Но, впрочем, если это и было, то, право, кокетство не портит прекрасной женщины или по крайней мере извинительно ей. Она старалась нравиться мужчинам, бесила женщин, подавала надежды, которые, верно, не исполняла: что же за беда? Зато была мила, насмешлива, прелесть! Теперь она разлюбила общество, зато музыка сделалась ее страстью. По целым дням она сидит за фортепьяно с г-м Левиным. Тут ничего нет дурного. Он каждый день в доме, поет, как соловей, так, что барон, который не любит пения, часто уезжает из дому. Вы знаете, что она чудесная, истинно добрая мать, но музыка выше всего теперь; и Коко, чтоб не мешал, по целым дням запирают в детскую.

Княгиня улыбнулась, закусывая губы.

– Но, г-н Готовицкий, что же можно из этого заключить? Забывать сына, выгонять мужа, оставить свет, и все для того, чтобы петь с господином…

– Левиным, хотите вы сказать? Но это ничего не значит. Левин у них в доме как свой. Он курит трубку в комнате баронессы, катается с нею, не один, конечно, с ними бывает Коко. Баронесса любит его, как родного. Я слышал вчера сам, как при выходе из театра она сказала ему «ты», но это ничего не значит. Знаете, это просто милое, свободное обращение женщины без предрассудков…

– О, слишком без предрассудков! – сказала княгиня. – Нет, мне, право, жаль баронессы: я люблю ее, мы были дружны с… детства почти. Она предобрая женщина. Этот Левин погубил ее.

– Отчего же? В их дружбе нет ничего виновного.

– Совершенно ничего; я очень уверена! Но свет так зол, а она слишком неосторожна: она делает вещи непростительные. Жаль ее!

– Но что же муж? – спросила Езерская.

– Ну что муж, ma chère! Вдвое старее ее! Любовь в очках недалеко видит.

– Если б это было говорено о ком-нибудь другом, – сказал Готовицкий, – я бы заметил вам, mesdames, что у нас, вопреки древним, в повязке ходил Гимен, а не Амур, которого мы сделали и дальновидным, и математиком. Но здесь это не кстати. Баронесса, несмотря на разницу в летах, умела выиграть полную доверенность генерала и очень справедливо, по чести!

– Но свет судит иначе, г-н Готовицкий. Говорят, что баронесса, пользуясь выгодами, которые дает ей молодость и красота, хотя я не нахожу ее прекрасною, но так говорят, и так, что, пользуясь своими преимуществами, она обманывает барона, легковерного, как все мужья – влюбленные; что она жертвует добрым именем, мнением света… О, я не хочу повторять всего, что говорит молва…

– Говорит уже? – прервала Езерская.

– Или заговорит, это все равно, но мне истинно жаль ее. Она прекрасная женщина!

– Вы знаете, что мы скоро идем? – сказал Готовицкий.

– Куда?

– В лагерь. Назначены маневры.

– А генеральша?

– Переезжает на дачу.

– Странно! – Две дамы обменялись взглядом.

– По осенью мы похитим у вас баронессу. Она переедет к нам в …, где стоит наш полк.

– И наши зимние балы лишатся своей прекрасной звезды? – сказала княгиня.

– И Левина, – подумала Лидия.

Этот разговор был на французском языке. Г-н Бриозо как музыкант и итальянец без труда понял то, что дополняемо было мимикою и тоном голоса. Получив билет, он поспешил развести по ученикам своим приобретенные им сведения. Дорогою он перевел на обыкновенный язык все, что было бы темно в простом рассказе разговора. Перевод начинается так:

«Как! Вы не знаете? Да это весь город говорит! Бедный барон!» и проч.

Чувствительная княгиня, простясь с Езерской, заехала к кузине, чтоб пожалеть с нею о баронессе, прибавляя: «Бедный Левин! Этот Готовицкий из мщения за то, что Лидия предпочитает ему поручика, готов всклепать на него бог знает что! Бедная баронесса!»

И вот, благодаря жалостливому сердцу чувствительной княгини, досаде Езерской на Левина за то, что он совсем почти оставил дом ее, любезности г-на Бриозо, который любил забавлять новостями учеников своих, благодаря особенно ревности Готовицкого, по городу разнеслись слухи, переходили из уст в уста, росли, увеличивались и темною тучею залегли на небосклоне жизни баронессы! Ах, Наталья Васильевна! Что было бы вам не удовольствоваться антипоэтическою любовию вашего барона!..

Браслет

Tous les jeux du hasard

n’attirent rien de bon.

Regnard[15]

Moi, publier ma honte? quelques

laches l’ont fait! c’est le dernier

avilissement du siècle.

Beaumarchais