Темиртау - Зеин Жунусбекович Шашкин

партию и участвовал во всех областных и краевых съездах. 1937 год больно коснулся и его, многие из друзей были арестованы, многие погибли. Ему. самому пришлось поспешно собраться и с младшим сыном Оразом уехать в Караганду, к среднему сыну, только, что окончившему техникум. Но тут подошла Отечественная война, сына забрали в армию, он сложил голову где- то под Москвой.

Судьба старшего сына была другой. Он дошел до Берлина и вернулся домой майором с орденом Ленина нагруди. Его выбрали председателем колхоза возле Алма- Аты, и через три года на его груди заблестел второй орден — орден Героя Социалистического Труда.

Курышпай поступил на металлургический завод и прошел длинный путь от подручного до сменного мастера мартеновского цеха. Здесь он и воспитал свою приемную дочку — Дамеш Сагатову.

Дамеш осталась совсем одна. Через меряц после ареста отца трагически погибла ее мать Глафира Андреевна: попала под колесо поезда, когда ехала хлопотать за мужа. Оставался еще дядя, врач Аскар, но он ничем не мог помочь сироте. Был на войне, попал в плен, бежал, снова воевал, а в 1945 году после войны был неожиданно арестован и, как говорится, словно в воду канул.

После XX съезда дело Сахи Сагатова пересмотрели, и он был посмертно реабилитирован, о брате же его Аскаре так ничего и не было слышно. Пропал человек, и все. И вот Курышпай, размахивая конвертом, вбегает к Дамеш с криком «суюнши»...

— Суюнши? — с удивлением спросила Дамеш и повернулась к нему.— Что? Письмо? От кого?

— Читай, читай!

Дамеш схватила конверт, взглянула на обратный адрес и заплакала.

— Боже мой! — воскликнула она. — С ума сойти... Значит, он жив?

— А ты думала, я врал, когда говорил — пиши, разыскивай! — сказал старик.— Нет, я всегда правду говорю, читай!

Письмо было коротким. Аскар писал:

«Реабилитирован я был только в 1956 году. После реабилитации два года пролежал в нервном отделении Тайшетской больницы — все следы контузии. Одно время было мне так плохо, что я не мог даже говорить и писать. Сейчас, кажется, все в порядке. Гуляю, начал работать по своей специальности. Написал бы и больше, но не знаю, где вы находитесь. Пишу по старому адресу, но, может быть, ты, Дамеш, после окончания института осталась в Алма-Ате...»

— Значит, жив,— сказала Дамеш.— А что, если я за ним поеду и привезу его?

— Вот,— сказал нравоучительно Курышпай,— теперь уж и «поеду». А то и запрос посылать не хотела. «Что писать, разве он жив? Кто жив, тот уже давно возвратился»... Ну, читай дальше.

«Но если вы все еще не старом месте, напишите!—читала Дамеш.— Я быстро соберусь и приеду к вам. Документы у меня в порядке, и я могу выехать домой, когда захочу».

— Ну и все,— сказал Курышпай.— Пусть приезжает, ничего, сам доберется! Видишь, пишет, что уже работает, а с завода тебя все равно не отпустят. Дела у вас там сейчас не в гору идут.— Он выразительно посмотрел на вошедшего в комнату Ораза.— Отстают наши орлы-соколы... Ну, что же он еще пишет?

— Все. Обнимаю, целую и подпись.

— Так,— протянул Курышпай.— Дай-ка я на почерк его взгляну. Молодец, четко пишет, и письмо хорошее, без лишних слов и жалоб. Значит, не пал духом человек. Спрячь.— Он отдал письмо Дамеш.— А ты что приуныл? — обратился он к Оразу — Опять в твоей бригаде неполадки, потерял свое место? Твоя фамилия ведь первая стояла на красной доске.

— Да, с конца первая,— улыбнулась Дамеш.— Ну, что же ты молчишь, расскажи отцу, как и что.

Ораз не ответил.

— Молчишь? — нахмурился Курышпай.— Опять, наверно, с несвежей головой вышел на работу?

— Что? — изумленно воскликнула Дамеш.— Да разве же он...

— Пьет? — насмешливо переспросил Курышпай.— А вот спроси его самого.

Ораз пробурчал что-то под нос и отвернулся.

Пить он начал недавно. Крупный разговор об этом между ним и женой произошел незадолго до приезда Дамеш. Ораз сначала отшучивался и отнекивался, а потом нахмурился, засопел и дал слово бросить. «Только Дамеш не говорите, а то она еще шарахаться от меня будет»,— попросил он. Теперь отец проговорился.

Ораз ничего не ответил и вышел из дома.

А Курышпай задумался. Вот Ораз обиделся на него. Что, мол, лезет? Что ему надо? А забыл про то, как в годы войны он, Курышпай, простаивал около мартена ночи напролет и ничего, не жаловался же! Ломило спину, гнулись в коленях ноги и все время клонило в сон. Кроме усталости, мучил еще и голод. Каждый кусок приходилось ломать на троих. Ведь их у него было двое: сын да приемная дочь. И выстоял, да и детей тоже поставил на ноги. Работать приходилось по две, три смены, и он никогда не допускал брака. А вот у Ораза порой и брак случается. Почему? Говорят, потому, что Ораз порой вдруг делается невнимательным, рассеянным, весь уходит в себя. Видно, не тем у него полна голова. А чем же? Что ему еще недостает? Здоров, счастлив, независим, у. него заботливая жена, хороший сын. Что человеку можно пожелать еще? Какой шайтан вселился в душу Ораза?

Курышпай долго стоял и думал, потом вздохнул, покачал головой и вышел за ворота.

Прежде чем идти на заседание партийного бюро, Муслим целый час просидел за письменным столом, обдумы- мая, что он скажет, У него был своеобразный нюх, который он считал «внутренним голосом» и к которому считал необходимым всегда прислушиваться очень внимательно.

Если этот внутренний голос шептал ему: «Решись! Выступи! Скажи! Игра стоит свеч», он шел и выступал, громил или заступался, твердо зная, что он хоть и рискует, но риск этот разумный и оправданный. Так, убеждая одного, умасливая другого, громя третьего, он потихонечку да полегонечку поднимался по служебной лестнице. Было время, когда он дошел до кресла первого зама министра. Эти годы он вспоминал всегда с умилением и гордостью. Вот сумел же! Вот достиг же! Однажды ему даже позвонили домой из секретариата ЦК и сказали, что его вызывает первый секретарь. Муслим мгновенно вспотел от волнения и забегал по комнате. В чем дело — почему им заинтересовался Жумаке, сам Жумаке? Заявление? Жалоба? Донос? Потом внутренний голос сказал ему, что если бы был донос, то сначала бы создали комиссию по разбору, и он несколько успокоился. Около самой двери кабинета первого секретаря его опять бросило в жар и холод,