Элизабет Гаскелл - Жены и дочери

Глава 36. Домашняя дипломатия

Вечером того дня, когда мистер Гибсон навещал сквайра, три женщины оставались в гостиной одни, поскольку главе семейства предстоял долгий обход пациентов и он еще не вернулся домой. Им пришлось даже подождать с ужином до его возвращения, и некоторое время спустя за столом звучали лишь те разговоры, что имели непосредственное касательство к еде. Пожалуй, прошедшим днем и своими трудами мистер Гибсон был удовлетворен не менее своих сотрапезниц, поскольку необходимость нанести визит сквайру давила на него с тех самых пор, как он узнал о том, как обстоят дела между Роджером и Синтией. Ему очень не хотелось ехать в Холл и рассказывать о любовном романе практически сразу же после того, как он выразил полную уверенность в том, что ничего подобного не происходит. По сути это было признание в ошибочности собственных взглядов и суждений, что, конечно же, претит многим мужчинам. Не обладай сквайр простой и даже прямолинейной натурой, он мог бы, пожалуй, сделать собственные выводы из того, что от него скрыли важные факты, и даже усомниться в искренности мистера Гибсона в таком щекотливом деле. Однако сквайр был тем, кем был, а потому опасность превратного толкования мотивов доктору не грозила. Тем не менее мистер Гибсон отдавал себе отчет в том, со сколь горячим и несдержанным нравом ему предстоит иметь дело, и ожидал большей невоздержанности на язык от своего собеседника во время их встречи, когда таковая наконец состоится. Их договоренность при расставании, согласно которой Синтия, ее мать и Молли – последняя, как с улыбкой подумал про себя мистер Гибсон, непременно сыграет роль миротворца во время этого визита, – должны были отправиться в Холл и свести формальное знакомство со сквайром, представлялась мистеру Гибсону немалым успехом, коим он по праву гордился. В общем и целом он выглядел вежливее и жизнерадостнее, нежели на протяжении многих последних дней. А когда через несколько минут после ужина он вошел в гостиную перед тем, как вновь отправиться уже на вечерний обход своих пациентов, то даже что-то негромко насвистывал себе под нос, стоя спиной к огню, глядя на Синтию и думая о том, что был к девушке несправедлив, когда описывал ее сквайру. В устах мистера Гибсона этот негромкий и немузыкальный свист означал то же самое, что и довольное мурлыканье кошки. Услышать от него что-либо подобное, когда голова его была занята особенно тяжелым случаем, или когда его бесконечно раздражала человеческая глупость, или же когда он испытывал голод, было столь же вероятно, как и увидеть, как мистер Гибсон парит над землей, словно птица. Молли интуитивно чувствовала настроение отца и потому бывала счастлива, даже не отдавая себе в этом отчета, стоило ей только заслышать его немелодичный свист. Но миссис Гибсон подобные выходки своего супруга воспринимала в штыки. Она считала это вульгарным и ничуть не «артистичным»; последний эпитет в ее представлении компенсировал некоторый недостаток утонченности. А сегодня вечером его свист вызвал у нее особенно сильное раздражение. Но с момента ее разговора с мистером Гибсоном о помолвке Синтии она не чувствовала себя в настолько хорошем положении, чтобы жаловаться.

Мистер Гибсон, прекратив насвистывать, заговорил:

– Что ж, Синтия, сегодня я повидался со сквайром и облегчил душу.

Синтия быстро вскинула на него глаза, в которых читался вопрос, Молли отложила в сторону вязание и прислушалась, но никто не проронил ни слова.

– Ты отправишься туда в четверг на ленч. Он пригласил вас всех, и я принял его приглашение от вашего имени.

По-прежнему никакого ответа, реакция вполне естественная, но, пожалуй, обескураживающая.

– Ты ведь рада этому, Синтия, не правда ли? – продолжал мистер Гибсон. – Быть может, со стороны это и выглядит чересчур устрашающе и официально, но я надеюсь, что этот визит положит начало взаимопониманию и хорошим отношениям между вами.

– Благодарю вас! – явно сделав над собой усилие, сказала она. – Но… не выставляем ли мы себя на всеобщее обозрение? Мне бы не хотелось, чтобы все узнали о моей помолвке и начали обсуждать ее, пока Роджер не вернется или пока мы не назначим дату свадьбы.

– Не понимаю, при чем тут всеобщее обозрение, – возразил мистер Гибсон. – Моя жена идет на ленч к моему другу, взяв с собой дочерей. Что тут такого?

– Я вовсе не уверена, что пойду, – тут же вставила миссис Гибсон.

Она и сама не знала, отчего у нее вдруг вырвались эти слова, потому что с самого начала собиралась пойти. Но, сказав «А», теперь следовало говорить и «Б», к тому же, имея такого супруга, как у нее, ей следовало тут же найти причину для отказа.

Таковая, впрочем, не замедлила подвернуться.

– Почему же нет? – спросил он, поворачиваясь к ней.

– О, потому что… потому что я думаю, что он должен первым нанести Синтии визит. Я настолько щепетильна в этом вопросе, что мне буквально невыносима мысль о том, что сквайр может пренебречь ею из-за того, что она бедна.

– Какой вздор! – воскликнул мистер Гибсон. – Уверяю вас, ни о каком пренебрежении и речи быть не может. Он не хочет сообщать о помолвке кому бы то ни было, даже Осборну. Таково ведь и твое желание, Синтия, не так ли? Равным образом не намерен он обсуждать его и с вами, пока вы будете у него в гостях. Но, вполне естественно, он хочет познакомиться со своей будущей невесткой. А вот если он нарушит свою привычную манеру поведения и нанесет визит нам…

– Я вовсе не хочу, чтобы он приходил сюда, – перебила супруга миссис Гибсон. – В тот единственный раз, когда он побывал здесь, он был не очень-то обходителен и вежлив. Но у меня такой характер, что я не могу мириться с пренебрежением, которое выказывают тем, кого я люблю, только потому, что им вовремя не улыбнулась удача. – При этих словах она демонстративно вздохнула.

– Что ж, в таком случае вы никуда не поедете! – заявил раздосадованный мистер Гибсон, которому не хотелось затевать долгую дискуссию еще и потому, что он чувствовал, что терпение его на исходе.

– Ты хочешь съездить в Холл, Синтия? – озабоченно поинтересовалась миссис Гибсон, которой нужен был предлог, чтобы уступить.

Но, к несчастью, дочь прекрасно понимала мотивы, что двигали ее матерью, и потому негромко ответила:

– Не особенно, мама. Я склоняюсь к тому, чтобы отказаться от приглашения.

– Оно уже принято, – холодно произнес мистер Гибсон, готовый клятвенно пообещать, что никогда в жизни больше не будет вмешиваться в дела, в которых участвуют женщины, и в будущем это решение надежно избавит его ото всех любовных романов и интриг.

Его тронула уступчивость сквайра, он с радостью ухватился за возможность, как ему показалось, сделать приятное своим домашним, но только взгляните, что из этого вышло!

– Синтия, поезжай, прошу тебя! – взмолилась Молли, с укоризной глядя на Синтию. – Поезжай! Я уверена, тебе понравится сквайр. Кроме того, там очень красиво, да и он будет разочарован.

– Мне бы не хотелось терять собственное достоинство, – с притворной скромностью заявила в ответ Синтия. – К тому же ты слышала, что сказала мама!

Со стороны девушки это было большим лукавством. Она намеревалась принять предложение и была совершенно уверена в том, что мать уже мысленно примеряет новый наряд ради такого случая. Что касается мистера Гибсона, который хоть и был хирургом, но так и не сподобился анатомировать женское сердце, то он принял все за чистую монету и изрядно рассердился как на Синтию, так и на ее мать. Он был настолько зол, что не отваживался заговорить, боясь, что голос выдаст его. Добрый доктор быстро направился к двери, намереваясь выйти из комнаты, но возглас супруги заставил его остановиться.

– Мой дорогой, так вы хотите, чтобы я поехала? – спросила она. – Если да, то я готова переступить через собственные чувства.

– Разумеется, хочу! – коротко и гневно бросил он, после чего вышел из комнаты.

– В таком случае я поеду! – сообщила миссис Гибсон таким тоном, словно решила принести себя в жертву.

Но супруг, которому предназначались эти слова, уже не слышал их.

– Мы закажем карету в «Георге» и приобретем ливрею для Томаса, о которой я уже давно мечтаю, – продолжала миссис Гибсон. – Правда, она не нравилась мистеру Гибсону, но ради такого он не станет возражать, я уверена. И Томас будет сидеть на облучке, и…

– Но, мама, у меня тоже есть свои чувства, – заметила Синтия.

– Вздор, дитя мое! Особенно когда все устраивается столь замечательным образом.

Итак, в назначенный день женщины дома Гибсонов отправились в гости. Мистер Гибсон, разумеется, был поставлен в известность о перемене планов – о том, что в конце концов они изъявили согласие нанести визит, – но его настолько раздосадовала манера, в которой его супруга приняла приглашение, что миссис Гибсон не услышала от него ни единого заинтересованного слова как в отношении самого визита, так и оказанного им приема. Мистер Гибсон, которому приглашение сквайра показалось куда любезнее того, чего он ожидал, поскольку знал и характер, и пожелания последнего относительно женитьбы собственных сыновей, был неприятно удивлен поведением супруги накануне. К тому же показное равнодушие Синтии относительно того, будет ли приглашение принято или отклонено, вызвало у него явное неудовольствие. Он не разбирался в тех уловках и приемах, которые она использовала в общении с матерью, и потому не понимал, что вышеупомянутое равнодушие по большей части объяснялось желанием девушки не дать миссис Гибсон прибегнуть к притворству и ложным сантиментам. Но, несмотря на свое крайнее недовольство, его чрезвычайно занимало, как прошел визит, и потому при первой же возможности на следующий день он устроил Молли настоящий допрос о том, как их приняли за ленчем в Хэмли-холле.