Разные годы жизни - Ингрида Николаевна Соколова

А кто — того, что бросил сверху горящую сигарету на чужой балкон?

Один и на фронте закроет собой вражеский пулемет, чтобы товарищи могли подняться в атаку. Другой... Не хотела бы я оказаться рядом с ним в окопе!

Молодые сегодня любят повторять: «Теперь другие времена, иная жизнь». Верно, иная. Но человек всегда обязан оставаться Человеком!

IV

В ОЖИДАНИИ ЧУДА

ЛОЖЬ

— Он всегда был образцовым мужем и отцом, — сказала женщина.

— Тогда почему же мы сегодня оказались в суде? — спросил один из заседателей.

— Он всегда заботился обо мне и детях, нес, вез, тащил в дом...

— Зачем же тогда развод?

— Он всегда был образцовым мужем и отцом, — затверженно повторила женщина.

Она была маленькая, хрупкая, ноги и руки как у подростка. Лицо же напоминало печеное яблоко: морщина на морщине, глубокие борозды, густая проседь в волосах. С виду ей можно было смело дать и шестьдесят, хотя и говорится: маленькая собачка до старости щенок.

— Ответчица, — обратился к ней судья, — может быть, вы помиритесь с истцом?

— Мы с ним всегда хорошо ладили, — ответила она тихо, но убежденно.

— Истец, что скажете вы?

— Нет, нет, нет! — выкрикнул он.

Мужчина тоже выглядел увядшим, с мешочками под глазами, наводившими на мысль о больных почках или сердце. Он хотел подняться, в суде положено отвечать стоя, но судья движением руки разрешил ему сидеть. К стулу были прислонены костыли. Левая рука мужчины была согнута неестественно, как в судороге.

«Как она врет! Как Марута научилась врать! А кто научил ее? Я сам. Хоть бы она вернула мне свободу. Подлинную свободу, потому что мнимой у меня всегда хватало. А если не разведут? Если поверят в «образцового мужа и отца»?»

— Нет, нет, нет! — повторил он, повысив голос. — В моем исковом заявлении все сказано. Все мотивировано. Поймите, не могу я больше находиться с нею под одной крышей. Не в силах!

— Успокойтесь, — сказал судья. — Не понимаю только, как можно без любви и уважения быть идеальным главой семьи.

— Я порядочный человек, поэтому всегда заботился о семье.

— Может быть, у вас есть другая? — спросила вдруг заседательница.

— Да. Есть женщина, к которой я хотел бы уйти.

— Вы знали об этом? — заседательница взглянула на ответчицу.

— Нет. Этого быть не может.

«Как Марута врет! — напряженно думал он. — С таким спокойствием, словно сама себе верит. Она знает об Алде все».

Старушонка из любопытствующих (таких предостаточно в каждом судебном заседании, для них это лучшее развлечение) прошептала соседке так громко, что слова ее услышали все, даже за судейским столом: «Когда мужик гуляет, жена узнает самой последней!»

— Как же с примирением? Вы вместе прожили долго, серебряная свадьба миновала, и возраст у вас почтенный — сорок шесть и пятьдесят...

— Пожалуйста, — сказала женщина. — Я согласна.

— Нет, — решительно заявил он. — Я наконец решился и не отступлюсь. Я — не исключение, посмотрите, что творится вокруг. И с той, другой, — любовь...

Суд удалился на совещание.

Отомар остался в зале почти в одиночестве, если не считать той старушки из любопытствующих, что сидела, не сводя с него глаз и даже приоткрыв рот.

Он попросил Алду не приходить в суд. Она сама составила заявление, перепечатала на машинке, он только подписал. За пять лет они с Алдой успели обсудить все в подробностях, и сегодня в суде не могло произойти ничего, что было бы для нее неожиданным.

Удивила его Марута. С ней тоже все было обговорено. Ей и младшему сыну Мартину оставалась трехкомнатная квартира, ее долю в машине он выплачивал деньгами, а дача оставалась ему. Сделать так посоветовала Алда. Правильно. Это же несравнимые ценности, там каждый гвоздик был вколочен его рукой, в каждый метр дома и сада вложена его душа. Все отпуска за десять лет, все выходные, праздники, все гонорары и сбережения. Марута согласилась: да, дача сверху донизу твоя, ужиться мы не можем, возражать против развода не стану, обойдусь алиментами, да еще и работать могу, не век же мне вековать у плиты да с бельем. А тут, нате вам, она согласна мириться, ее муж всегда, оказывается, был насквозь идеальным, значит, на свою женскую судьбу она не жалуется. А ведь они были непримиримыми врагами. Отношения их напоминали бокс. Но это была схватка без правил: кто кого ударит сильнее, да еще в запрещенное место.

Сегодня он стоял наконец на пороге свободы и смог бы ударить каждого, кто попытался бы оттеснить его с этого рубежа, задушить смог бы или еще что-нибудь похуже.

Давно уже надо было решить, куда податься, прервать осенний марафон между Марутой и Алдой, остаться с одной из них. А он все откладывал развод. Кто знает, может быть, оттого, что обе женщины были совершенно не похожи одна на другую и каждая по-своему близка... Но однажды его посетила мысль: он начал уставать от лжи, не удавалось больше лгать так, чтобы верили обе: и жена, и любовница. И еще друзья, и взрослые дети, которые не были ни слепыми, ни глухими. Он не хотел больше оставаться бессменным временщиком, а именно таким чувствовал он себя в своей семье. В армии Отомар служил в саперах, наводил мосты. Солдаты говорили: «Это временно». Но и через год, когда он уезжал домой, его мосты стояли как ни в чем не бывало, никто не собирался заменять их чем-то более основательным и долговечным. И он жил с таким же ощущением — «временно», «там видно будет». Надо было получить сильный, неожиданный толчок со стороны, чтобы его бытие ощутимо изменилось. И тут-то, словно ее только и ждали, произошла автокатастрофа. Они возвращались с дачи, как всегда по воскресеньям: он за рулем, рядом — Марута, сзади — ее бывшая начальница, еще одна подруга и Мартин, младший сын, между ними. Как всегда, шла игра в семью. Идеал! Образцовый муж!

В дороге жена стала пихать