Мой гарем - Анатолий Павлович Каменский

дома. Он зашел в ее комнату на минуту. Запах тонких духов и еще тот особый аромат, который чувствовался в коридоре, защекотал его нервы. Денисов поглядел на канареек, посвистел... Птицы сейчас же запели в ответ и запрыгали в клетке. Денисов улыбнулся и вышел.

У него на душе все еще был праздник, с которым он проснулся. Люди казались ему добродушнее. Родина не вспоминалась. Он незаметно перешел через Дворцовый мост и добрался до университета. Ходячие выводы и формулы в сюртуках и фраках как будто приободрились и ожили.

...Денисов возвращался домой и машинально, в каком-то самозабвении, твердил:

— Дискриминант уравнения второй степени есть инвариант... дискриминант, инвариант, дискриминант.

Вечером пили чай втроем. Ольга Ивановна со смехом спрашивала у Хачатрянца:

— Что, вы такой же... неопытный, как Николай Петрович, или нет?

Технолог, приподняв брови и закручивая усы, отвечал:

— Собственно говоря, собственно говоря, — с&всэм другой.

— Ра-азве?.. Неуже-е-ли?.. Надо принять к сведению, — почти пела Ольга Ивановна.

Потом студенты пели вдвоем. Хачатрянц начал с чувством: «Нэ гавари, что молодость сгубила...»

Хозяйка задумчиво перебирала скатерть, опустив свои красивые карие глаза. Денисов думал о ее молодости и терялся в догадках. Играли в карты, в домино. Часов в одиннадцать Ольга Ивановна ушла к себе. Денисову сделалось как-то грустно, когда он услыхал, как хлопнула дверь в ее комнату. Хачатрянц сел за книги, а он лег в постель и стал думать.

С того дня началась для Денисова новая жизнь. По утрам он заходил к Ольге Ивановне и до университета болтал с ней о пустяках. В университете лениво слушал лекции и уже с первого часа подумывал, как его дома встретит милая обстановка, пенье птичек, неуловимый запах, протяжный голос и взгляд глубоких глаз.

Он садился в кресло против Ольги Ивановны, и они говорили, не замечая, как надвигаются сумерки. Когда становилось совсем темно, она бросала работу, с которой почти не разлучалась, откидывалась на спинку кресла и, задумчиво глядя в лицо Денисову, слушала его, как она называла, «возвышенные разговоры».

VII

Недели через две после переезда студентов зашел к ним Будагов. Хачатрянца не было дома, у него был урок.

Друзья уселись и заговорили, как после долгой разлуки. Будагов жил у дяди в другом конце города и не мог часто навещать Денисова. Это был серьезный, на первый взгляд молчаливый человек с выразительными и умными глазами. Он блестяще шел в институте и готовился быть директором фабрики своего отца.

Стемнело. Студенты поговорили о том, о сем — о занятиях, родном крае, петербургских новостях.

— Да, — как будто спохватился Будагов, — Аракел передавал, что у вас хозяйка молоденькая, правда это?

— Да, да... а что?

— Так... ничего, — сказал Будагов.

Поговорили о будущем лете. Технолог спросил:

— А что тебе пишет Наташа?

Денисова кольнул этот вопрос. Он почти не вспоминал о невесте. На днях он послал ей небольшое письмо в ответ на несколько листов, исписанных мелким почерком.

— Да все то же, — небрежно сказал он, — о хозяйстве, рукодельях, погоде...

Будагов поднял на него удивленный взгляд.

— Николай! Что это?.. Когда ты говорил о Наташе таким тоном?

— Не все же ныть, Степан, пора и образумиться, вот поедем летом, опять стану на луну смотреть.

Будагов грустно посмотрел на него и проговорил:

— Не узнаю я тебя... Бедная Наташа!.. Эх, Николай, — прибавил он, — хочешь пари: скрутит тебя твоя акушерка. Недаром ты сидишь с ней по вечерам в темной комнате.

— Как?.. — растерянно спросил Денисов.

— Да знаю уж, братец, об этом и пришел поговорить с тобой.

— Дубовый нос насплетничал?..

— Ну что за беда?.. Или ты скрываешь это? Слушай, Николай, я вижу, что пока не стоит говорить с тобой о многом. Только вот что, дай мне слово... случится что-нибудь, не скрывай, скажи — вместе переживем... Ну, кляча, — уже весело закончил Будагов, — я на тебя надеюсь, теперь будем чай пить.

— В самом деле, — сказал Денисов, — чего ты испугался, чудак?.. Да можно ли сравнивать эту женщину с Наташей... Ей ведь и все двадцать шесть к тому же...

Вернулся Хачатрянц.

— Аракел, здорово! — сказал Будагов.

— Здрасти, господа, — отвечал Хачатрянц, поправил очки и прибавил шепотом: — А не пригласить ли нам Ольгу Ивановну?

Будагов слегка нахмурился и молчал.

Хачатрянц, не дожидаясь ответа, зашагал по коридору.

Когда молодая женщина вошла в комнату студентов, как всегда свежая и спокойная, Будагов приподнялся и, опершись на стол, ждал. Хачатрянц познакомил его с хозяйкой. Она с приветливой улыбкой спросила его:

— Это вы и есть лучший друг Николая Петровича?

— Кажется, — сухо сказал технолог.

Разговор не пошел дальше банальных вопросов и ответов. Будагов говорил односложно, смотрел к себе в стакан и хмурился. Денисову было неловко. Хачатрянц сыграл на скрипке. Потом все пропели «Ноченьку». У Ольги Ивановны был маленький, но гибкий голос.

Она поднялась очень скоро и ушла своей плавной и медленной походкой.

Будагов тоже простился, несмотря на все просьбы товарищей.

VIII

Приближалось Рождество. Денисов, столовавшийся раньше на Васильевском, неподалеку