Мой гарем - Анатолий Павлович Каменский

Ах ты, Боже мой, опять разбередил старую рану. Лучше брошу.

Вчера вечером я был у Логиновых. Ничего нового, только Лепорский за ужином неожиданно обратился ко мне и спросил небрежным тоном:

— Иван Иванович! Что это у вас за мрачный вид? Уж не решились ли вы, чего доброго, на самоубийство?

И все ужасно смеялись, а в особенности Клавдия.

Я и в самом деле, кажется, начинаю выдавать себя. Необходимо наконец забрать себя в руки и хотя бы здесь, в этой тетради, наедине с самим собою, выяснить положение вещей и ту двусмысленную роль, которую я начинаю играть в глазах окружающих, а главное, в этом милом для меня доме.

У Логиновых к моим посещениям привыкли. Петр Васильевич, отец Клавдии, называет меня почему-то студиозусом, хотя я не кончил гимназии и уже восемь лет на службе. Обыкновенно он первый выходит из своего кабинета мне навстречу и почти всегда произносит одну и ту же излюбленную фразу:

— Здравствуйте, студиозус! Mens sana in corpore sano![39] He правда ли? Поэтому — выпьем водочки.

И мы идем в столовую, чтобы у буфета приложиться к двум-трем рюмкам. Потом в гостиной я сижу против Петра Васильевича, и он неторопливо и пространно рассказывает мне о своей докторской практике, о больницах и вскрытиях и о том, как бы ему хотелось служить в земстве.

Если приходит кто-нибудь из молодых людей (чаще всего бывает Лепорский да еще Иеронимов, дальний родственник Логиновых), то из будуара появляется Клавдия, и тогда я уже совсем не слышу, о чем рассказывает доктор. Лепорский явно ухаживает за Клавдией. Он очень интересный мужчина, высокий, с изящными манерами, слегка надменный, немного злой и в общем самый опасный для меня человек. Так и запомним. Иеронимов? Чистенький, гладенький, слегка надушенный, корректный до последней степени акцизный чиновник. Опасен ли он для меня? Пожалуй, нет. Для меня очевидно, что он влюблен в Клавдию, но я не желал бы быть на его месте. Это ровное, спокойное отношение к нему как к родственнику было бы для меня еще тяжелее того постоянного поджаривания на медленном огне, которому подвергаюсь я, по словам моего единственного приятеля Трофимова. Да, чтобы не позабыть: Иеронимов пишет стихи, которые читает только избранным, и Клавдия иногда в шутку называет его «мой придворный поэт». Бывают еще другие молодые люди, чиновники из разных ведомств, но они составляют настолько безмолвную свиту «королевы» и, в сущности, так похожи один на другого, что их можно не отличить друг от друга.

Вот и все — какая несложная канва, да и канвы-то, собственно, нет. Что же случилось? Что заставляет меня в последнее время быть настороже? Ах, почем я знаю! Быть может, это предчувствие... Подождем, подождем.

Сейчас иду на службу. Занесу в дневник одну на первый взгляд маленькую новость, которая, однако, не дала мне спать целую ночь. Вчера у Логиновых было много гостей. «Королева» была очаровательна, но я видел, что она ведет какую-то игру, и только не мог догадаться, к кому это относится. С Ле-порским она была непринужденна, проста, и только. Иеронимов был в ударе и даже при всей компании, в гостиной, декламировал свои стихи. Когда уже собрались по домам и была порядочная толкотня в передней, Клавдия, прощаясь со мной, сказала довольно громко, по крайней мере настолько, что Иеронимов, стоявший близко, мог, по-моему, услышать:

— Паж! Я вам скоро поверю одну тайну, и вы мне очень понадобитесь. Собственно, не вы, а одна крошечная услуга. Соглашайтесь заранее! Идет?

— Идет, — пробормотал я.

— Идиот, — сказал кто-то тихонько сзади.

Я не обернулся. А может быть, это мне и послышалось?

— До свиданья! — просто сказала Клавдия.

Что я наделал, что я наделал! Как непростительно глупо, как позорно я вел себя! Как я был дерзок! И как я мог подумать? Теперь, когда я припоминаю все подробности, у меня останавливается дыхание и я готов казнить себя. Да, я был без ума, я поверил потому, что мне страстно хотелось этому верить!..

Вот что случилось.

1 апреля утром, сидя за своей конторкой, я получил маленькое письмецо.

«Многоуважаемый Иван Иванович! — прочел я. — Если бы Вы знали, как мне неприятно это глупое совпадение: сегодня первое апреля, и Вы, пожалуй, подумаете, что над Вами шутят. Ради Бога, если Вам хоть сколько-нибудь дорого мое счастие и мое расположение к Вам, отбросьте недоверие... Это — простая и, быть может, роковая случайность для нас обоих. Знаете ли, в чем дело... Помните, недавно, у нас, я намекнула вам на то, что вы можете оказать мне услугу. Впрочем, приходите-ка лучше сегодня вечером в обыкновенное время. Или нет — надо же хоть чем-то ознаменовать сегодняшний день — я вам назначаю свидание: приходите ровно в 5 часов к Кирилловскому собору. Кстати, я всегда тут гуляю после обеда.

Около пяти часов я был у собора и медленно прохаживался по