Не вернувшийся с холода - Михаил Григорьевич Бобров

Словом, карьера как-то не задалась.

Личная жизнь тоже не радовала. Эсдес и сейчас могла выбрать любого мужчину во дворце — хоть на ночь, хоть на всю жизнь. Только нужен был не любой — а вполне определенный Тацуми.

Который променял всю такую крутую Эсдес на розовую крольчиху-полукровку!

В поисках уязвимостей “Рейда” правительственные шпионы все же разнюхали, кто чей парень. Про Лаббока и Ривер информация опять запоздала: пока зеленоволосый дезертир оставался жив, оставалась и возможность что-нибудь сторговать у Ривер за любовника. Теперь же… Эсдес прекрасно понимала, что чувствует однорукая. Наверняка ее ненависть отлилась не истеричными воплями, не ручьями слез из единственного глаза — а именно вот уколом в уязвимую точку “Охотников”. Куроме, за Куроме — Вал. И сама Эсдес точно так же кинулась бы туда третьей — если бы узнала раньше…

Нет, ну правда обидно же! У Леоны хоть сиськи есть. А розовая мелочь — ни поглядеть, ни потискать. И что лучший боец “Рейда” нашел в Мейн?

* * *

Мейн прошла три шага от столика, после чего с облегчением позволила Тацуми посадить себя в кресло. Ноги уже работали, повстанческие доктора не зря хлеб ели. Да и тейгу-перчатки доктора Стиляги кому-то из них удалось освоить. Так что позвоночник Мейн собрали не хуже родного: через полгода розововолосая могла бы танцевать.

Но то через полгода; сейчас каждое движение отдавалось резкой перепиливающей болью поперек хребта. А любое расширение рамок — наклон на мизинец глубже, поворот на полпальца дальше, вдох чуть резче, нежели обычный — кроме боли, обжигало сердце страхом. А если чересчур? А если обострение? Хорошо хоть, любимый Тацуми не отходил далеко…

На генерала Мейн просто старалась не смотреть.

Надежда тоже не слишком стремилась пересекаться взглядами с поредевшим отрядом. Снайпер в бинтах. Лучший рукопашник в тревоге за нее. Леона в тоске. Акаме — железная выпускница школы убийц, прошедшая с “Рейдом” от и до — и та чуть ли не в слезах. Тоже вздыхала по Лаббоку?

“Ну, а лучшие люди в лучшем мире давно…”

Сука Енот и стихи его комариным хером накорябаны!

Кстати, вот он — сидит напротив, тоже взгляд не поднимает.

Надежда сделала три выдоха. Три вдоха. Попытка улыбнуться “несмотря ни на что” превратилась в форменный оскал. Голос… Голос вроде бы не сорвался:

— Акаме. Докладывай!

— Вал и Куроме выведены из игры. Будоу мертв, — прошелестела красноглазая, взяв себя в руки. — У противника остался единственный мастер тейгу, достойный упоминания. Но это сама Эсдес, которую больше не сдерживает необходимость беспокоиться о своих, и которая по… Известным обстоятельствам… Вполне может пойти вразнос.

— Наше состояние?

— Сидящих здесь? Понятно без доклада. Разве что напоминаю: мы израсходовали все три козыря. Сусаноо больше нет с нами.

— Что ж, как там у великих древних? “Люди — это крепостная стена, ворота и ров”. Енот!

Енот поднял тусклый от смертельной усталости взгляд.

Вот что лучше: видеть в глазах уходящего на смерть страх — или абсолютное равнодушие?

“Сегодня положу вместе с Леоной, пусть хоть как упирается. Хотя бы просто поспать рядом. Чтобы оба ощутили, что не одиночки,” — Надежда скомкала сигарету. — “Вот если это не поможет, будет задачка…”

— Есть у нас еще козыри! Енот… Скажи честно… — генерал посмотрела на катящийся по пепельнице шарик из табака с бумагой, выдохнула:

— Почему ты просто не сбежал? Когда задания стали посложнее, когда понял, что в самом деле можешь тупо истечь кровью на грязной брусчатке? Вполне мог устроиться где-нибудь в деревне старшим полицаем… Тацуми, ты деревенский. Скажи: приняли бы у вас Енота?

Зеленоглазый с очевидным усилием оторвался от разглядывания Мейн:

— Легко. Может, по столичным понятиям, он и слабак. А по тамошним куда как мастер! Дезертиров гонять, пластать шашкой волков с медведями, дурней вроде меня тогдашнего школить… И дом бы нашли, и жену, и от розыска бы прикрыли, только служи.

Енот зевнул. Подумал, и зевнул опять — смачно, аж прищурившись. Выговорил:

— Ну… Вы же мне жизнь спасли… Да и…

— Да и что? — Надежда подняла единственную бровь. — Ты уже больше года в Столице на нелегальном положении. Ты один из немногих, — генерал Ривер повертела пальцами протеза, — из очень, очень малого числа не пойманных до сих пор; велика твоя злая удача — у нас и то меньше! Но все кончается. Не хочешь выйти в отставку? Я не шучу. Найдем тебе место, я не просто так спросила именно Тацуми. Ты сделал достаточно, ты заслужил покой!

— Покой? — сон слетел с Енота, словно внутри пришельца тоже взорвался ликвидатор. — Господи, прости меня, я с этим подожду!

— Я думала говорить об этом, когда ты выспишься. — Ривер отработанным движением вытряхнула очередную сигарету на зеленую ладонь протеза и принялась комкать ее, не пробуя закурить.

— Но твой взгляд сейчас мне сигарету подожжет. А курить как-то неохота. Так не упускать же момент… — Ривер поднялась и снова подошла вплотную, нависла над гостем:

— Енот. Соверши подвиг. Пожалуйста! Очень надо!

* * *

— … Пожалуйста! Очень надо!

Не получив ответа, Надежда вернулась в кресло, продолжая агитировать:

— … При демократии народ ругает свое правительство, а при диктатуре чужое…

— … Мы действительно дадим тебе что хочешь…

В последней трети осени постоянно хочется спать. Сколь угодно жаркие чувства, проникновенные слова, разумные доводы — как сквозь вату.

Надежда, поди, думает, я сейчас храбрости набираюсь?

Молодая еще. Глупая. Это отрицательное заключение экспертизы получать неприятно. Как подумаешь: вот сейчас доложу директору… Тот накричит, пошлет с заказчиком объясняться: ты налажал, ты и отмазывай фирму… Еще от заказчика узнаешь, каков есть дурень — будто в экспертизе за время прохождения проекта не то же самое выслушивал… Потом, вместо чтобы получать деньги, придется выкраивать из своих на повторную экспертизу — за нее платит проектировщик. Редкое совпадение закона и справедливости… Справедливо так приходишь домой и говоришь: хрен тебе, дорогая, вместо сапог. Прикажешь на батарее подогреть? Два отрицательных в год — прощай лицензия… Когда три проекта в год, два завалить сложно. Когда десять, тоже сложно, но для настоящего профессионала ведь нет невозможного? А вот когда в год сорок восемь договоров, херня случается как бы сама собой…

Тут — подвиг? Тьфу! Пошлют зарезать кого-нибудь высокопоставленного, только и всего.

Я бы и дома полгорода перерезал… За косой взгляд, за бурчание в спину, за наглое слово. Что со мной сделала полоска заточенной стали? Хоть не возвращайся.

Убьют? Зато на работу ходить не надо!

В самом