Рёв пламени. Академия. - Влад Латипов

появилось маленькое солнце. По ощущениям я ослеп — только пятна перед глазами. Рядом снова встал Гром — дышал тяжело, но смотрел на поле боя без страха.

— Крайне живучая тварь, — сказал он, больше себе. — Даже на вторую фазу не переходит. Упрямая.

— А если перейдёт? — хрипнул я.

— Тогда… — он усмехнулся. — Тогда будет весело.

Весело точно не было. Хозяйка огрызалась с яростью смертника: отбросила одного из истребителей, второй успел вытащить его, создав плотный купол воды. Кулак твари ударил по земле, и трещины побежали веером. Кто-то из студентов вскрикнул — не от боли, от ужаса.

— Топазовский, нужна ловушка! Сейчас или никогда! — выкрикнул Денис.

— Почти! Она… она поднимается!

В центре всё же что-то изменилось. Воздух начал звенеть. Появился странный резонанс, словно невидимая струна была натянута через весь сектор. Инга, почувствовав это, отвела руку — и в тот же миг потоки воздуха закрутились в воронку размером с дом.

— Зажимаем! Сверху и снизу! По лапам — только синхронно!

Они сражались не просто лучше. Они сражались как единое целое. Не потому, что умели — потому что делали это не впервые. Я смотрел, и сердце ныло от бессилия. Я знал, что в моём пламени нет больше силы. Что я не смогу повторить. Точно не сейчас.

А они справлялись. Без истерики, без паники. Не герои — бойцы.

Кто-то подал ко мне флягу. Вода. Лисицин. Руки дрожали, но он удержал. Я отпил глоток — и чуть не задохнулся. Губы горели. Горло было в ссадинах.

— Жив? — спросил он.

— Почти, — только и выдавил я.

Рядом прошла Кленова — быстрая, сосредоточенная, со скользящим по воздуху барьером. Она остановилась возле Пожарской. Та сидела, обхватив себя руками, закусив губу до крови. Волосы растрёпаны, броня потрескалась. Но глаза — живые. Упрямые.

— Ещё держится, — сказал кто-то рядом.

— Ага. Семёрки, блин. Сдохнут, но не уступят.

Я не обернулся. Не было сил. Смотрел на бой. Хозяйка рвалась из круга, но каждый раз её возвращали: землёй, огнём, молотом из воздуха.

Где-то внутри у меня что-то скручивалось в тугой узел. Не зависть. Не страх. Что-то другое. Я хотел быть там. Хотел снова подняться.

Но тело не слушалось. Только дыхание. Только пепел. И осознание того, что было бы, если бы они не пришли…

Мир плыл вокруг меня, но все вокруг было как будто в дыму. Где-то вдали кричали, сражались, звенела магия — и всё это как под водой. Меня отрезало от боя, от звуков, от самой сути происходящего. Будто мир продолжал двигаться без меня.

Я чувствовал только землю под ладонями. Неустойчивую, дрожащую. Живую. Она пульсировала от магии Медвежьего. Воздух вибрировал от давления Алмазовой. Вокруг было слишком много силы. И я — больше не был ее частью.

Я хотел быть там. Хотел снова подняться.

Но тело не слушалось. Я только смотрел. Запоминал. Учился. С каждой секундой становилось всё понятнее — не ранг делает бойца. Не фамилия. Даже не стихия. А то, как ты держишь строй, когда вокруг падают.

И они держали.

Медвежий встретил удар в лоб, вогнав в сустав твари клин и стянув лапу к земле. Инга разгоняла шквалы, сбивала прицел. Маг огня бил точно, сдержанно. Истребители прикрывали фланги. Всё работало. Они почти ее добили.

Хозяйка рванулась. В ответ её сбили в ловушку: удар земли, удар воздуха, огонь по глазам. Секунда — и она рухнула на бок. Завыла. Впервые — не яростно, а… растерянно?

— Держим! — выкрикнул кто-то из второй группы.

И тут всё рухнуло.

Без предупреждения, без сигнала — просто внезапно стало тихо. Стих ветер. Пепел замер в воздухе. Даже ревущий от потоков силы Разлом стал глухим.

Хозяйка выгнулась дугой. Затряслась. Мышцы под шкурой ходили волнами. Из пасти вырвался рваный, чужой звук — будто тысячи голосов захлебнулись одновременно. Кожа лопалась. Суставы — ломались. Наросты росли на глазах.

А потом — открылись глаза. Третья пара. Чёрные. Над мордой. Они смотрели… на всех.

Инга, взмывшая в воздух, закричала:

— Назад! Все назад! Она меняется!

Но было уже слишком поздно. Хозяйка поднялась — выше, тяжелее чем раньше, и всё ещё росла.

Чертова вторая фаза…

Глава 22

Николай

Она изменилась.

Тело вытянулось, исказилось. Лапы стали длиннее, суставы — неестественнее. Из плеч прорвались вторые конечности — не лапы, не руки, а нечто среднее, покрытое чёрным хитином, с суставами, изломанными под углом, от одного вида которых хотелось отшатнуться. Её шея вытянулась, зубы удлинились, а на лбу вспыхнула третья пара глаз — узких, вытянутых, горящих мерзким серо-фиолетовым светом.

Кожа почернела. Больше не шкура — а чешуя, обугленная, будто покрытая пеплом. Из её спины торчал нарост — будто гребень, трепещущий от магии. Каждый взмах лапой оставлял в воздухе след: тень, скользящую по земле, как волна темноты. Она двигалась иначе — быстрее, гибче. Ломала пространство, будто тень сама её уносила.

— Вторая фаза, — сказал кто-то глухо, комментируя очевидное.

Тьма начала сгущаться. Это не была магия одного удара. Она висела в воздухе, давила на лёгкие, прилипала к коже. Даже остатки брони не спасали.

Хозяйка взревела — и волна тьмы прошлась по полю. Алмазову швырнуло в сторону, ветер рассыпался. Воронка схлопнулась. Маг огня отлетел, на его месте осталась воронка выжженной земли. Медвежий закрылся стеной, но даже она задымилась.

— Подавление не проходит! — выкрикнул он. — Она режет магию!

Истребитель — один, из второй группы — попытался подойти сбоку, но чудовище обернулось прежде, чем он ступил вперёд. Один удар. Кровь на зубах. Тело разлетелось в стороны.

— Отходим! Всем отойти! — это был куратор БФ-1-2. Голос хриплый, сорванный, но чёткий.

Я смотрел, не в силах оторваться. Не мог пошевелиться. Где-то позади кто-то кричал. Кто-то звал. Кажется, Лисицин. Или Буревая. Я не различал. В ушах стучало, перед глазами всё плыло.

Она теперь… другой была. Иная. Животное превратилось в хищницу. В хищницу с разумом. Она чувствовала. Планировала. Не просто отражала — контратаковала. Ломала ритм.

Я чувствовал, как растёт страх.

Не мой — общий. Чужой. Витающий в воздухе и невероятно густой.

Так не должно быть.

— Николай!

Голос Варвары Алексеевны.

— Живой?!

Я кивнул. Неуверенно. Дыхание сбилось, но я поднялся.

Меня трясло. Сил почти не было. Но я стоял.

— Мы ещё можем помочь, — выдохнула Буревая рядом. Лицо белое, под