Палачи и придурки - Юрий Дмитриевич Чубков

интересах дела считаю необходимым осмотреть кабинет, в котором занимался подследственный. Вот постановление о возбуждении уголовного дела, ознакомьтесь, — тут только заметил Феликс Яковлевич, что в левой руке держал следователь изящный «дипломат» — из него извлек он и издали махнул какой-то бумагой. Врал Виталий Алексеевич, не было еще никакого постановления, ну да что за важность, если не сегодня-завтра оно будет! А время ему сейчас было дорого.

— Уголовное... дело? На профессора? Да вы в своем ли уме! Да вы не имеете права! — Анвар Ибрагимович медленно поднимался из-за стола, и массивное кожаное кресло под ним проехало по паркету с раздирающим душу стоном.

— Как же не имею, уважаемый Анвар Ибрагимович, когда именно имею! — холодно усмехнулся следователь и открыл дверь в коридор. — Заходите, товарищи, — вошли трое с бегающими глазками — оперативная группа. — И понятых, понятых! Вот вы, бабуся! Сюда, сюда прошу! — вошла растерянная санитарка Клавдия Ивановна. — Присаживайтесь. Так. Еще одного. Да хоть бы вот вы, ваша как фамилия? — следователь наставил подбородок на Феликса Яковлевича.

— Луп-пов, — прохрипел Феликс Яковлевич.

— Вот и чудно. Садитесь сюда, рядом с бабусей. Итак, товарищи, все в шкафах, особенно в книгах. Начали!

Виталий Алексеевич хлопнул в ладоши, и двое оперативных пошли к стеллажам с книгами, стали оглядывать их, обнюхивать, примериваясь, с какой стороны взяться, третий же распахнул величественный дубовый шкаф с папками. Анвар Ибрагимович расслабленно опустился обратно в кресло и застыл в нем, только водил по сторонам горящими глазами. Следователь прошелся по кабинету, внимательно приглядываясь, цепко всматриваясь в предметы. В какой-то момент он оказался рядом с Феликсом Яковлевичем и не поворачивая головы, не разжимая губ, тихо спросил:

— Наркотики?

Доцент непонимающе уставился на него, рот раскрыл, но тут его осенило, и он глазами и бровями энергично указал Виталию Алексеевичу на правую тумбу стола. Тот чуть заметно кивнул и тонко улыбнулся. Но не бросился сразу, как какой-нибудь щенок в сыскном деле, а походил, позаглядывал во все углы и к столу приблизился естественным как бы ходом.

— Прошу прощения, уважаемый Анвар Ибрагимович, обеспокоить вас придется.

Ошалевший Анвар Ибрагимович попятился от него вместе с креслом, следователь подергал запертые ящики и понимающе хмыкнул.

— Ключи?

— Нет ключей, — враждебно глянул на него Ниязов и презрительно дернул плечом.

— Анвар Ибрагимович, ну зачем вы так! Зачем столько презрения, эмоций! Ай-яй-яй! Мы с вами маленькие люди, мы исполняем свой долг. Вы и я — вместе.

— Это не долг, а свинство, подлость! Я говорю, ключей нет! Здесь личные вещи профессора, он их запер и ключи увез с собой. И в его вещах никто не имеет права копаться!

— Что вы! Как раз личные вещи профессора нас и интересуют. Если нет там ничего предосудительного, то и вопрос снимается.

— Там не может быть ничего предосудительного!

— Вот мы и посмотрим, вот мы и проверим. Нет, говорите, ключей? Ну и не надо, — он пальцем поманил одного из оперативников, и тот подошел, держа уже наготове отмычку. Р‑раз! — и все три ящика сорвались с запоров, отскочили.

Осторожно стал перебирать Виталий Алексеевич в верхнем ящике тугие папки, полные густо исписанных бумаг, иные пробегал глазами, из других выхватывал отдельные фразы.

— Это все труды профессора? — спросил он с оттенком иронического уважения.

— Все труды, — каменно сказал Анвар Ибрагимович в сторону.

— Да-да, одной рукой пишем, изобретаем, а другой взятки берем, мошенничаем, творим антиобщественные деяния! Ох, люди, люди!

— Какие взятки! Какие антиобщественные деяния! Да вы в своем уме? Всеволод Петрович — святой человек!

— Ну-ну, зачем кипятиться, дорогой. Ведь и Сатана, как я слышал, когда-то был Ангелом! Что уж тут говорить о нас, простых смертных!

Средний ящик тоже был набит папками — Виталий Алексеевич лишь переворошил их, зато к третьему, самому нижнему, приник с явным удовольствием: стояло там несколько баночек с какими-то белыми и желтоватыми порошками, с темными и светлыми жидкостями.

— Все это хозяйство мы изымаем на экспертизу. Протокольчик составим, честь по чести, — он взял в руку одну из баночек и прочитал написанное латынью на приклееной бумажке слово: — Мор-фин. Ага! Вот он, голубчик! А вы, Анвар Ибрагимович, говорите, что ничего предосудительного. Вот он, наркотик-то! Прямо осиное гнездо тут у вас! Взятки берем, наркотики распространяем!

— Что вы такое городите! Да, это морфин, — опять подскочил Анвар Ибрагимович, — мы его используем при опытах с животными!

— Вот как! И храним его в столе? А вы, как медик, не можете не знать, что существует установленный Минздравом порядок хранения наркотических веществ.

— Существует, — сразу сник Анвар Ибрагимович. — А что делать? Работаем в неурочное время, иногда до глубокой ночи. Для удобства...

— Не надо сказок! Впрочем, все выяснится в процессе следствия. Вы напрасно волнуетесь, все выяснится! — Виталий Алексеевич достал из «дипломата» чистый бланк.

Феликс Яковлевич умильно смотрел в широкую спину следователя.

* * *

Да, торопился Виталий Алексеевич, спешил, поэтому неудивительно, что в работе его произошел легкий сбой, небольшая накладочка: в одно прекрасное утро у двери его кабинета столкнулись нос к носу Юлий Павлович Ганин и Николай Иванович Ребусов. Шли они по коридору навстречу друг другу, держа в руках повестки, заглядывали в них, сверяя номера кабинетов. И столкнулись у дверей с табличкой: «Следователь В. А. Блохин». Юлий Павлович больно проехался носом по лацкану пиджака Николая Ивановича.

— Вы?! — удивился он, потирая нос ладонью.

— Ха! И вы здесь? — обрадовался Николай Иванович. — Вам на какое время назначено?

— На десять тридцать, — почему-то шепотом сказал Юлий Павлович.

— И мне, и мне на десять тридцать, — на шепот перешел и Ребусов. — Ну давайте вы первый. По старшинству.

— Какое там старшинство! Нет уж, милый, давайте лучше вы. Вы хладнокровней. Я же волнуюсь шибко.

Николай Иванович махнул рукой, как бы подбадривал себя, согнулся вдвое и уже взялся за дверную ручку, но отпрянул и прошептал:

— Думаете, по тому самому делу? По заявлению?

— А по какому же еще? Разве вы за собой какие-нибудь