Окаянные - Вячеслав Павлович Белоусов

что взвоет и сам Михалыч. Кстати, кто его к нам рекомендовал, Соломоныч?

— Это вы уж у Марка Эдуардовича поинтересуйтесь сами, раз приспичило, — съехидничал Верховцев. — А что, собственно, непотребного совершено, Игнат Ильич? Товарища Чернохвостова обвинить просто, но он впервые оказался в чрезвычайной ситуации. Кто бы из нашего необстрелянного оперативного состава действовал иначе? Назовите. Вы вот опытный, нюхавший пороху во многих схватках с врагами…

— Меня ровнять с сопляками негоже! — сжал кулачища Ксинафонтов.

— А я бы, уважаемый Игнат Ильич, на вашем месте задумался. И крепко задумался.

— Уж не поучения ли старика Федякина я слышу? — брызнул слюнями тот. — Бегали по поручениям товарища Осинского с портфелем под мышкой и продолжайте себе. Стратег нашёлся!

Как и кулаки, грубая бесцеремонность Ксинафонтова была известна, поэтому Верховцев даже не вспылил.

— А вы всё же задумайтесь. Ленин всегда утверждал: кадры — решающий фактор в борьбе за светлое будущее, кадры решают всё. Надеюсь, товарищу Ленину вы противоречить не станете?

— Поучи меня!

— Я не прав?

— Глупый вопрос.

— Позвольте! Я в подчинении начальника особого отдела, как и вы, Игнат Ильич, и не бегаю, как вы изволили выразиться, а исполняю приказы. А Марк Эдуардович занимается вопросами повышения политической зрелости среди наших сотрудников! Это не менее важно, нежели с шашкой за бандитами гоняться. Что-то их не убавляется! Шашкой да пулей врага не сломить. Головы их, сознание — вот главный наш фронт. Непонимание момента или пренебрежение — признак вредный в наших рядах. Признак, я бы сказал…

— Ну, перебрал, перебрал… С кем не бывает. Чего ты завёлся, Соломоныч? Не знаешь меня? В горячке чего не вылетит… — Ксинафонтов закраснел физиономией, извиняться или каяться было не в его правилах. Притёртый к стенке, он ещё более злился.

А Верховцев продолжал, добиваясь своего:

— Никто не учил, не инструктировал Чернохвостова, как правильно поступать. Он ищет на пароходе неизвестное лицо, обрати внимание, — не известное никому, лишь приметы, а обнаруживает спрятанный труп. Чей? Кто убил? И никто ничего не знает…

— Ну это уж ты передёргиваешь, Соломоныч. Михалычу-то, верно, известно кого встретить было надо. Сколько готовились!

— Вам это сам Луговой сообщить изволил?

— Ну почему… Нет, конечно. Да я, ты знаешь, в этой операции и не задействован.

— А с чего ж вы взяли?

— Предполагаю. А как же председателю чека и не знать! Это от нас — молчок. И понятно. Важная персона. Сказано, его и пальцем не трогать, лишь сопроводить и наблюдение установить. Да что ты меня пытаешь, Соломоныч, ей-богу! Думаю, и Осинский не ведает.

— Ну так встретили или нет?

— Мне неведомо. Тут другая закавыка подвернулась. Михалыч с Осинским её распутывают.

— Час от часу не легче…

— Капитан парохода божится, что убитого в его каюте толком не знает. Чёртов хвост старика мутузил, мутузил на пароходе, до беспамятства довёл, валерьянкой еле отходили. Теперь Михалыч с Осинским бьются.

— Но как не знать? Чужак откуда? Куда свой механик с парохода подевался?

— Ты мне этих вопросов не сыпь. Капитан из наших, местных, а вот механик был то ли самарский родом, то ли саратовский и к тому запьянчуга. Вот он где-то на пристани там и канул. Напился, видать, и домой потянуло заглянуть. Он и загулял. А где искать? Пароход ждать не может. Подсунули капитану чужака, а тот вроде как и дела своего не знает. Шатался по палубе, а капитан за него вкалывал.

— А застрелил его кто? И почему?

— Ты не в себе, Соломоныч! Кабы кто знал, наши начальнички сейчас не тормошили бы старика. Только сомневаюсь, будет ли толк. Капитан ещё на пароходе от пинков чуть концы не отдал, и теперь врач из кабинета Михалыча не выходит.

— Большие неприятности ждут Якова Михалыча, если вдруг капитан приставится.

— Луговой сам едва Чёртого этого хвоста в расход не отправил. Арестовать приказал, но одумался, Осинский его отговорил. Пользы-то никакой. Отпустил.

— И где ж он теперь?

— А ты не слышал, когда по коридору проходил?

— Шум вроде какой-то.

— Шум?.. Выколачивает Чёртов хвост из команды признания. Отрабатывает.

— И тех забьёт.

— А шут с ними. Может, что-нибудь и добудет.

— Наговорят, чего и не было.

— Ну уж тут, как говорится… — развёл лапы Ксинафонтов.

Дверь распахнулась. Влетев с распахнутым воротом, Осинский, не говоря ни слова, пронёсся в свой кабинет, но, заметив Верховцева, приостановился на пороге:

— Зайдите, Лев Соломонович.

— Есть, — шагнул за ним тот.

— Вас что-то с утра…

— Виноват, Марк Эдуардович, задержался в порту. А потом переодеваться к себе забежал.

— Где задержались? В порту?

— Чернохвостов из начинающих? Решил проверить, подсказать…

— Подсказать? Это ж не ваше ли… Впрочем. Что теперь. Видели его?

— Не удалось.

— Натворил дел.

— Со мной тут мельком Игнат Ильич отчасти поделился…

— Я присаживаться не предлагаю, — перебил Осинский, низенький, юркий, как детская игрушка "волчок", он не стоял на месте, вечно куда-то спешил и теперь, нервно расхаживая вдоль стола, искоса бросал на Верховцева быстрые взгляды. — Вам, милейший, следует отправиться в губком партии.

Верховцев вскинул брови.

Подноготную своего начальника он изучил давно, с его же коротких высказываний в запальчивости — не в ладах с секретами, Осинский в гэпэу попал случайно, рекомендован губкомом, связь с партийцами не скрывал и не терял. В далёком дореволюционном прошлом — учитель мужской гимназии, арестант за чтение книжек марксистов в нелегальных кружках, комиссар на одном из кораблей Каспийской флотилии у Раскольникова[76], ранение, госпиталь и губком — вот и вся его дорожка до конторы чекистов. Кричал он всегда, даже вполне в спокойном состоянии, по-другому уже не мог, но теперь он был заметно возбуждён.

— Да-да, Лев Соломонович, в губком! Гость-то, которого ждали, кажется, прибыл, но мы его проворонили. Впрочем, ещё разбираться да разбираться! А вы поспешите. Я сейчас набросаю записку. Не дозвониться до губкома. Что уж там, не знаю.

Он так и не присел, нагнулся над столом и мигом настрочил пол-листа, свернув, сунул в конверт.

— К ответственному секретарю вряд ли попадёте, передайте товарищу Драчук Ольге Николаевне. Вы у неё бывали.

— Да-да. С вашими поручениями.

— Сообщите, что Луговой не смог дозвониться. Будет спрашивать — вам ничего не известно.

— Понял.

— Луговой объяснит всё сам. Это срочно.

— Я понял, — развернулся к дверям Верховцев.

— И ещё.

Верховцев замер.

— Вот вам адрес. — Осинский протянул ещё одну стремительно отписанную записку. — Эту женщину следует найти. Слышали, надеюсь, от Ксинафонтова — жена капитана?

— Так точно.

— Её и всех, кого застанете с ней, немедленно сюда!

— Заложники?

— В камеру, как доставите!

— Мне понадобится наряд.

— В вашем распоряжении любой свободный сотрудник.

— Надеюсь, без