Брат, мой брат - Вера Вкуфь

этой квартире нет горячего водоснабжения. Зато есть газовая колонка. Это такая металлическая бандура на кухне. Со множеством рычажков и весьма небезопасной конструкцией. Там нужно открыть газ. Потом просунуть в узенькую щель зажжённую спичку, виртуозно попав ею в невидимую струйку газа. А потом вторым рычажком регулировать напор огня. Чем он больше, тем горячее вода. Что интересно, холодный кран при работающей колонке открывать нельзя. А на саму колонку лучше не дышать, не смотреть и вообще не бесить. Потому что в противном случае она начинает угрожающе шипеть и страшно бухать где-то внутри. Кстати, когда ей пользуешься, лучше иметь кого-то на подстраховке. Чтобы кричать ему, горячо тебе или холодно. Ну, или самому с голой попой бегать по холодку и регулировать огненный напор.

Я снова выхожу в коридор и вижу, что дверь в ванную приоткрыта — без шпингалета она уже не держится в проёме, а шпингалет настолько стар и суров, что вполне может заесть и не открыться по воле случая. Приходится держать личные границы открытыми.

Вдруг раздаётся телефонный звонок, и я, напуганная его резкой трелью, сразу хватаю трубку. Звонит не мобильный, а вполне себе стационарный телефон. Зачем — кто его знает, потому что в трубке треск и тишина. Я алёкаю и всё же надеюсь добиться ответа, когда чувствую слабый запах гари. Сначала не обращаю на него внимания, но громкий щелчок с кухни всё же настаивает, чтобы я переключилась.

Я больше не слышу шума воды из ванной.

И на то, чтобы осознать ситуацию, уходит не больше секунды.

В два шага сокращается мною расстояние от телефона до ванной. Не думая ни о каких приличиях, я распахиваю её дверь и заскакиваю. Витька стоит в ванной и совершенно меня не интересует. А вот закрытый им кран — очень даже.

Дело в том, что адская конструкция колонки предполагает, что при её работе вода всегда должна быть открыта. Если же её по незнанию или невнимательности закрыть, то через пару минут работы в холостую обычно следует взрыв. Не прямо масштабный и с жертвами, но напрочь выводящий колонку из строя…

Полностью забив на речевую регуляцию — дольше объяснять — я несусь к крану и во всю выкручиваю красный барашек. Из крана сначала валит пар и только потом — вода. Очень горячая, судя по отскакивающим в меня брызгам.

— Ты чего? — ошалело вопрошает Витька, явно не ожидавший подобного вторжения.

— Колонка сгорит, вот чего! — рявкаю я и оборачиваюсь к нему.

Опасность вроде миновала — вода снова течёт тонкой тёплой струёй. И я могу выплеснуть всё своё негодование на невнимательного брата.

Могла бы. Если бы вдруг не осознала, что ворвалась в ванну к совершенно голому и совершенно взрослому парню.

Я уже говорила, что фигура у Витьки достаточно крепкая. А сейчас я воочию в этом убедилась. Широкие, развёрнутые плечи переходят в крупный треугольный торс. Грудные мышцы очерчены почти как у атлета. Живот крепкий и только чуть-чуть торчащий вперёд круглым пупком. И то, что ниже живота…

Я молниеносно скольжу вокруг себя на сто восемьдесят градусов и упираюсь глазами в зеркало над раковиной. Моё лицо в отражении напоминает оттенком молодого поросёнка.

— А, чёрт! — выругивается Витька. — Забыл совсем…

— Забыл! — передразниваю я, хмурясь своему отражению и пылая ещё и ушами. — Ща бы ремонт пришлось делать…

Злая я как собака, и сердце выпрыгивает у меня из груди. Ещё и потому, что Витька-то не выказывает ни малейшего смущения и даже не намекает на то, чтобы я убиралась восвояси. Только виновато сопит.

— Да отвернись ты уже! — это говорю я, а не он. И краем глаза замечаю, как он послушно топчется в ванной, исполняя приказ злобной сестры. Поворачивается ко мне спиной. Только тогда я рискую оторваться от самосозерцания и, опустив глаза долу, выхожу из ванной. И, несмотря на это, успеваю заметить, что ягодицы у Витьки круглые, как у футболиста.

Выйдя из ванной, я без тени мысли направляюсь на кухню и минуты две пялюсь на непострадавшую колонку. Сине-желтый огонь, как ни в чём не бывало, стелится внутри чёрной щели. Он ни с того ни с сего начал меня очень сильно раздражать. Так что, не долго думая, я повернула рычаги вправо, вырубив агрегат. Теперь брателло будет домываться холодной.

Витька появился в кухне позже. Полностью одетый и вытирающий полотенцем потемневшие от воды волосы. Украдкой глянул на меня, будто пытаясь отгадать, чего же ожидать от разозлившейся фурии. А я отчего-то стушевалась. А потом, глядя друг на друга, мы ни с того ни с сего, двумя гиенами начинаем ухахатыватся.

То неловкое чувство, когда просто смотришь на человека, и становится до одури смешно. И тому человеку, самое интересное, тоже. Просто дикий неистребимый ржач, бессмысленный и беспощадный. Сопротивляться которому нет ни малейшей возможности. Который, вроде как обманчиво затихая, накрывает вновь и вновь. Пока не кончаются силы, а ты не остаёшься начисто вывернутым наизнанку.

В конце концов мы оба затихаем. Не знаю, как насчёт Витьки, а с меня начисто сбросило любое напряжение. И стало возможно подкрепиться свежекупленной бакалеей и вафлями. А потом я и сама пошла в душ, внутренне ожидая, что вот-вот Витька мне отомстит, и я останусь намыленная и под струёй ледяной воды. Но этого не случилось — он ко мне даже не ворвался. Витька вообще очень добрый и немстительный. Иногда даже слишком, мне кажется.

Наступил сиренево-голубой вечер, плавно и незаметно перетёкший в ночь. Вот чего я не любила в бабушкиной квартире с детства, так это ночей. Потому что весь дом будто начинал жить своей жизнью: что-то где-то скрипело, рвалось и падало. Звякало и затихало, будто прячась и делая вид, что ничего такого и не происходит. Временами мне явственно казалось, что с балкона в дом забралась бродячая кошка. Но её шума кроме меня, казалось, никто не слышал, а самой вставать и искать её… Лучше уж умереть от страха под одеялом.

Я в комнате одна — Витька улёгся на диван в соседнем зале, и теперь периодически я слышу скрип. Если честно, то в данный конкретный момент я предпочла бы фантомную кошку. Потому что от кошки тупо страшно. А вот то, как у меня в голове всплывают картинки крепкого голого тела… Это стыдно. И от того совершенно неизгоняемо.

Я натянула одеяло на голову, в надежде спрятаться от тех мыслей. Но от себя не спрячешься, так что вышло, будто я просто огородилась от внешнего мира. И