Пирамиды - Виталий Александрович Жигалкин

по Березовке, особенно там, где намечался причал, встречались на дне большие, буграми, наносы песка.

— Пляж отгрохаем! — выбивал Михаил под это деньги у горисполкома. — Пользуйтесь возможностью. Другого такого случая не будет!

С пляжа и началось, тут и была зацепка: вроде бы для городка и затеялось строительство. Не дно углубляли, а просто песок добывали, и не порт-причал делали, а всего-навсего берега укрепляли, бетонировали. Под это и открыли официальное финансирование.

С горисполкомом вышло как нельзя лучше. Но зато в карьере началась буча: стали тонуть в глине буровые станки, ломались штанги. Раньше монитор мощной струей, от которой вздымалось радужное сияние над карьером, обнажал уступ до белых известковых проплешин. Станок на проплешинах стоял как монумент. А теперь оставшийся жирный толстый слой глины попросту расползался под гусеницами, засасывал их. Бурение срывалось: засадить-то еще как-то бурильщик засаживал став, а вот назад вывязить не мог.

Первым начал Прокофьев, молодой, горячий, жадный до денег: швырнул в угол прорабской верхонки и наотрез отказался выходить на смену.

— Будет двойная оплата — пойду.

— Но ты пойми, — вполголоса, как будто действительно раскрываясь в чем-то преступном, уговаривал его Вадим. — Ведь сняли гидромеханизацию не просто так, ведь надо же как-то выкручиваться с причалом, понимаешь?

— Это вы понимайте, начальники, — стоял на своем Прокофьев. — А мне — копейку гони.

Это был Михаилов выученик, чуял, где жареным пахло. Он хорошо понимал, что скандала не захотят: иначе ведь прикроется вся эта лавочка с причалом.

Сам же Михаил когда-то вместе с ним, с Прокофьевым, точно так же, нахрапом, содрал на выезде деньги с совхоза — на взрыве плотины. Плотина была насыпная: начнут бурить — а скважина обрушается. Продемонстрировали это директору, заполошному мужику, тот за голову схватился:

— Мне этот пруд спустить в этом году — хоть умри!

Зараза в пруде завелась какая-то; санэпидемстанция его прямо-таки припирала к стене.

— В общем, оплата — по затратам, — цепко оценил обстановку Михаил. — И рабочего чтоб не обидели — с мясом там и прочим…

Тот же Прокофьев потом сообразил каждую скважину глиной цементировать, втирать ставом глину в стенки — ни одна скважина не пропала, но просидел на плотине почти месяц, озолотился, делая вид, что просто угробляется на каторжных работах, пока заехавший в совхоз Михаил не устыдил его.

Вадим встречался с Михаилом, рассказал о выходке Прокофьева. У Михаила только-только начали настраиваться дела: выкроил-таки пятачок на берегу для причала, пробил круглосуточный пропуск барж через шлюзы, сумел перекрыть реку плетями труб от земснаряда к пляжу, — из безнадежных ситуаций, казалось, выпутался, а тут вот свои же ставили подножку.

— Вот гад! — забегал, заперекатывался Михаил по кабинету.

Он в тот же день ездил к Прокофьеву, брал с собой бутылку водки Прокофьев охотно компанию поддержал, натащил из погреба и огурчиков соленых, и опят, и домашнего копчения окороков, душевно пел песни в застолье с Михаилом, но от двойной оплаты не отступился.

— Только так, Михаил Андреевич! — дружелюбно улыбался он. — А завтра и другие рабочие то же скажут.

— Вот тебе! — погорячившись, выставил ему кукиш Михаил.

Но на другой день действительно встали все станки. И Михаилу пришлось потом, чтобы спасти причал, зачислять всех бурильщиков с вскрышного уступа еще и в штат по котловану — хотя заводской фонд зарплаты трещал по всем швам, комиссия из главка грозилась со дня на день для проверки прикатить…

А тут и телеграмма со строящейся областной ТЭЦ приспела: жаловались на плохое качество цемента.

Телеграмму, как водится, дали в два адреса — в райком и на завод.

Михаил не стал ждать вызова в райком, заявился сам.

— Да, был грех, шел грязный камень, без смыва, с глиной, — покаялся он. — Но мы же тут бьемся над причалом, понимаете?

Вторым секретарем тогда еще был Алешин, мудрый спокойный старик. Он все знал о причале, да и его же первого били за то, что ведущий завод городка числился в отстающих.

— Когда закончите очистку дна и высвободите гидромеханизацию? — только и спросил Алешин, повертев в руках телеграмму.

— До сентября постараюсь, — заверил Михаил.

— Хорошо, — покивал Алешин.

Он снял очки, задумчиво пососал дужку, потом сказал:

— Мы объявим тебе выговор, понимаешь? Надо так. И еще ты мне представь план мероприятий — ну, понимаешь, по исправлению положения. А я уж тут как-нибудь отбрешусь за тебя.

Алешин и после не раз выручал Михаила в подобных ситуациях.

Но когда однажды по просьбе райкома надо было дать на электродный завод дополнительный цемент, а Михаил уперся, сослался на порядок, на план, на закон, Алешин же и предупредил его:

— Я ведь могу припомнить и все твои прежние прегрешения… когда ты про закон забывал… И умышленное вредительство по части качества, и способствование наживе — хоть и не себе в карман, но ущерб государству… Смотри!

Именно тогда Вадим, после Михаилового рассказа, может быть, даже больше, чем сам Михаил, прочувствовал, насколько гол, открыт и беззащитен, в случае чего, предприимчивый начальник. Михаила, если бы он не вывернулся, не добыл для электродного завода цемент, можно было бы и оштрафовать, и снять с работы, и посадить — на каждую статью можно было бы набрать.

Он целиком оказывался в руках секретаря, и такой начальник был удобным.

А тут, в довершение всего, попался Тарасюк, начальник ДСУ, через которого Михаил оформлял для причала щебень. Михаил, честно сказать, с самого начала боялся, что нарвется с ним — либо таким уж глуповатым, не понимающим края, либо очень уж смелым, уверенным в себе. Тарасюк мог, например, на глазах у соседей завезти к себе во двор раствор, заливать со своими же рабочими фундамент для личного гаража — и все как-то сходило ему с рук.

— Господи! — вроде бы совершенно искренно не принимал он Мишкиных предостережений. — Да что тут такого? Главное, сам живи, но и давай жить другим. Я другим — не мешаю.

Тарасюк был другом, кажется, всему городку: того выручал машиной, того материалами, того сводил с нужными людьми. И все вроде бы от души, бескорыстно, без этого, казалось бы неизбежного в таких случаях, баш на баш. Даже Михаил как-то разживался у него задним мостом для своей «Волги» — и все по госцене, копейка в копейку, несмотря на дефицит.

Тарасюк потом долго звонил ему вечерами:

— Ну как, Миша, бегает твой лимузин?

— Бегает, — настороженно отвечал Михаил.

Он ждал, что Тарасюк сейчас обязательно что-нибудь попросит у него. Иначе быть не могло. Но тот не просил.

— Ну и отлично! — радовался Тарасюк. — Катайся на здоровье!

Но зато после, когда