Николай Гнидюк - Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы

— Лучше старой?

— Еще бы! И на работу ей совсем близко.

Вот он, небольшой особнячок, утопающий в зелени деревьев. Сестры почти одновременно берутся за ручку двери. Она открывается и…

— Доченька!

— Мама!

Они плачут обе — раньше времени поседевшая, оглохшая от бомб мать, у которой война отняла мужа и угнала на далекую чужбину сына, и дочь — молодая, красивая женщина, успевшая дважды овдоветь и пережить столько, сколько с избытком хватило бы еще не на одну человеческую жизнь.

— Успокойся, мама, успокойся! — утешает старуху дочь. — Все будет хорошо. И Володя вернется. Я его буду искать и найду. Перестань плакать. — А у самой большие серо-голубые глаза полны слез.

— Я сейчас позову Лену, — говорит Майя и выбегает из комнаты.

Лена, услышав по телефону радостную весть, на ходу кричит девушкам:

— Лида приехала! Вы тут постучите за меня.

Они знают, что значит для Лены Лида: сколько раз в этой маленькой комнате машинописного бюро, когда выпадали свободные минуты, девушка рассказывала машинисткам о своей старшей сестре.

Лена выбегает на улицу.

— Майка, рассказывай же, какая там она? Изменилась?

— Лицо немного усталое. А вообще — такая, как была.

Они спешат, и Майя, запыхавшись от быстрой ходьбы, глотая слова, рассказывает, как она неожиданно встретила на улице Лиду.

А дома, после теплых объятий и поцелуев, после вкусного обеда, сестры устраиваются на диване, подобрав под себя ноги, и затаив дыхание слушают Лиду…

Николай Иванович был у нее в последний раз еще перед Новым годом. Она предложила ему ужин, но он отказался: очень спешил. Сказал, что в Ровно его миссия уже закончена и командование отзывает его в отряд.

— А как же я? — спросила Лисовская. — Как Майя?

— Вы останетесь здесь и будете ждать советские войска.

— И что же, так и будем сидеть сложа руки? — с явной обидой сказала она. — Разве для нас в отряде не найдется дела? Будьте уверены, я умею стрелять не хуже вас. В юности я не раз принимала участие в стрелковых соревнованиях и получала призы. А может быть, вы думаете, я не умею ездить верхом? Еще как! Дали бы нам с вами хороших скакунов, мы бы посмотрели, чья возьмет. А плавать вы умеете? Да? Ну, не лучше меня, будьте уверены! Я не хвастаюсь, но когда-то в воде меня никто не мог обогнать. Так и скажите в отряде.

— Верю, охотно верю вам, Лидия Ивановна. Но вам придется остаться в Ровно. Нашему отряду предстоит осуществить тяжелый поход, я уверен, что вы выдержали бы его, но представьте себе: вы и Майя неожиданно исчезаете из города. Неизвестно куда девается и Пауль Зиберт. Не вызовет ли это у многих наших «хороших знакомых» из гестапо и рейхскомиссариата подозрений? Начнут сопоставлять некоторые факты, обстоятельства и могут прийти к весьма нежелательным для всех нас выводам. У вас тут остается мать, младшая сестра. Для них переход, который предстоит осуществить отряду, не под силу. Вы понимаете, какой опасности вы можете их подвергнуть? Нет, лучше пока оставайтесь здесь. И знайте: о вас помнят. Дмитрий Николаевич велел передать, что, когда будет надо, к вам придут с «приветом от Попова». А теперь — до свидания.

— Я провожу вас…

Они вышли на крыльцо, спустились по ступенькам во двор. В темном морозном воздухе, поблескивая под лунным светом, кружились снежинки. Остановились. Она подняла руку и повернула ее ладонью кверху. Снежинки одна за другой опускались на ладонь и тут же таяли, бессильные перед теплом человеческого тела.

— Хорошо им, снежинкам, — произнесла Лисовская. — Спокойная у них жизнь. Летят себе на землю, совсем не думая о том, что на этой земле гибнут люди. Что для них война? Им все безразлично… Даже то, что, долетев наконец до земли, они будут раздавлены сапогом или растают вот так на чьей-то ладони.

Она помолчала немного. А потом:

— Нет, не хотела бы я быть снежинкой. Не по мне тихая, спокойная жизнь. Пока идет борьба, я не могу оставаться спокойной! Не могу! Да и вы такой же. Я же знаю вас, как себя. Не в вашем характере блуждать по лесам. Ну, скажите, ведь так?

— Я понимаю вас и разделяю ваши чувства. Вы правы и относительно меня. Я и сам думал о том, что делать дальше. И скажу вам откровенно: решил просить командование разрешить мне поехать во Львов. Паулю Зиберту еще рано на пенсию, он еще может доставить гитлеровцам немало хлопот. Но я не знаю, разрешат ли мне оставить отряд.

— Если разрешат, дайте мне знать: я сразу же приеду во Львов. Договорились?

— Не будем заранее договариваться. Я еще и сам не знаю, согласятся ли с моим планом.

— Но обещаете помнить обо мне?

— Обещаю.

— Во Львове живет моя приятельница, пани Рузя. Она работает в «Бристоле» — там есть такой ресторан — на кухне. Вы как-нибудь свяжитесь с ней и скажите, что хотели бы меня видеть. А уж она известит меня. Хорошо?

— Допустим…

— Нет, не «допустим», а да.

— Ну, пускай будет «да».

— Берегите себя. Слышите? Будьте осторожны…

— Хорошо… Вот, возьмите на всякий случай…

Он протянул ей маленький блестящий предмет. Она взяла его в руки. Пистолет.

— Только смотрите, чтобы никто не увидел, даже дома. Он может вам пригодиться.

— Спасибо.

— Ну, мне пора.

Он пошел, а она стояла, грустно глядя ему вслед.

Тяжело было расставаться с человеком, который стал для нее самым близким другом в жизни и в борьбе против ненавистных врагов.

Нет, она еще не знала в тот чудесный зимний вечер, какая опасность нависла над гауптманом Паулем Зибертом. Узнала о ней почти месяц спустя. А все это время жила в нетерпеливом ожидании — когда же наконец Николай Иванович даст о себе знать? Но он словно в воду канул: как ушел тогда вечером, так и пропал неизвестно куда.

Однажды после обеда, когда казино уже должно было закрыться на перерыв и в нем не оставалось почти никого из посетителей, в зал вошел человек в шляпе, с маленькими усиками. Он обвел прищуренными глазами столики и, остановив взгляд на Лисовской, вежливо проговорил:

— Пани Лидия Лисовская, если не ошибаюсь?

— Да, — ответила она.

— Меня просили передать вам, чтобы вы через час явились на улицу Дубенскую, двадцать четыре, в комнату номер шестнадцать. Только, пожалуйста, не опаздывайте.

И, поклонившись, вышел.

На Дубенскую, 24… Чего это гестапо заинтересовалось ею? Неужели что-нибудь случилось с Николаем Ивановичем?

Вот и Дубенская. Оказывается, пропуск для нее уже выписан. Она поднимается по лестнице, проходит коридором к двери с номером шестнадцать и медленно нажимает на ручку.

Навстречу ей из-за стола поднимается долговязый гауптштурмфюрер в темном мундире. Он ехидно улыбается Лисовской тонкими растянутыми губами, оголяя два ряда желтоватых зубов. Конрад! Как хорошо знает она этого гестаповца! Вспомнила, как по совету Кузнецова пригласила его к себе на вечеринку по случаю «дня рождения Майи». Тогда Конрад, сильно выпив, вымолил у нее свидание, и она пришла к нему сразу же после того, как машина с выкраденным генералом Ильгеном помчалась за город. Гауптштурмфюрер был вне себя от счастья, что «фрейлейн Леля» отдала ему предпочтение перед щеголеватым фронтовым гауптманом Зибертом. Конрад и не подозревал, что полчаса назад этот гауптман вместе с очаровательной «фрейлейн Лелей» и ее сестрой «фрейлейн Майей» среди бела дня выкрали самого фон Ильгена. Они пошли в «Дойчер гоф» и пробыли там допоздна; пили коктейль, шампанское, танцевали. Потом он пытался проводить ее домой, но она по дороге расплакалась, начала ругать всех мужчин, называть их нахалами и сказала, что была бы счастлива, если б он, Конрад, оказался не таким, как другие. Дала ему понять, что сама как-нибудь отблагодарит его за вежливость, и он, победив свою страсть, поплелся ни с чем к себе. Но «фрейлейн Леля» оставалась неумолимой. Сколько раз после того случая он приходил в казино и просиживал там часами, надеясь на ее милость, но она, хотя и позволяла иногда проводить себя домой, обещания не выполняла. Наконец ему, наверное, надоели эти ухаживания, и, обиженный, он оставил ее в покое.

И вот она в его служебном кабинете в гестапо. Что побудило его вызвать ее сюда?

— Фрейлейн Леля чем-то обеспокоена? — спросил гестаповец, приглашая сесть.

— Да что вы! Просто очень устала. Слишком много работы, и все время приходится быть на ногах.

— Может, выпьем по чашке кофе?

— Благодарю, не беспокойтесь, — ответила Лисовская. — Надеюсь, вы меня пригласили сюда не ради этого?

Наступила минута молчания. Гестаповец взял электрокофейник и наполнил две чашки кофе.

— Фрейлейн Леля, — начал гестаповец, медленно размешивая ложечкой сахар, — вы, конечно, знаете, как я вас уважал. И хотя вы принесли мне немало грустных минут, я хочу, чтобы вы знали: в моем лице вы имеете настоящего друга, который желает вам только добра. Возможно, это выглядит не совсем скромно, но я хотел бы напомнить один случай, чтобы вы поняли, как я вам предан. Помните тот день, когда мы с вами ходили в «Дойчер гоф»? В этот же день бандиты выкрали генерала фон Ильгена. В числе тех, на кого пало подозрение в причастности к исчезновению генерала, были и вы, ведь в его доме вы бывали частой гостьей. Не так ли?