Сталинград: дорога в никуда - Анатолий Алексеевич Матвеев

Корреспондент записал рассказ в блокнот, пожелав всем выздоровления, ушел.

Через три дня принесли газету, где геройство было описано в ярких красках, и даже он поверил в свою исключительность. Но через неделю опять все посмеивались, стоило ему произнести:

– Охохонюшки-хо-хо.

– Вон наш герой опять вздыхает.

– Переживает, что не всех немцев тогда убил.

– Ничего, выпишется, он им покажет кузькину мать.

И после этого раздавался хохот. Но герой не обижался. А медаль за отвагу вручили через неделю. Все хоть и посмеивались над ним, но без всякой злобы, скорей, по привычке, но он не обижался, вот такой человек, не обидчивый.

Ещё вчера крепкий и здоровый мужик, готовый горы свернуть, сегодня он не в состоянии поднять кружку, чтобы напиться. Калеки и полукалеки – вот они кто теперь. Кто виноват в этом – взводный? А может, ротный, а может, комармии или кто выше? С кого спросить за те отторгнутые от тел окровавленные руки, ноги и куски мяса, которые Вера с содроганием, пересилив себя, вынесла из операционной в эмалированном тазу. С кого спросишь? Если ты всего винтик. И сколько таких калеченых винтиков прошло через этот госпиталь, через другие госпитали. Только и утешение, что живой. Кому нужны недочеловеки? Здоровые интересней: всё при них – и руки, и ноги. Теперь всегда будешь коситься и завидовать им.

Комиссованные, стуча костылями, бродили по городу в ожидании попутного поезда. Выздоровевшие, с грустью оглядываясь на госпиталь, отправлялись в запасной полк. Может, через неделю они вернутся сюда обратно, и такое случалось. Каждый солдат надеялся дожить до конца войны и вернуться домой если уж не невредимым, то хотя бы живым.

В школе каникулы. Вера ходила в госпиталь. Санитарки всегда нужны. Раненых много. Таскала носилки, так что рук не чувствовала. Иной раз везло, когда прибыло около двухсот человек, большинство ходячих; носилочных было немного. Поила, подкладывала судно, мыла полы и удивлялась, с каким безразличием относились раненые к себе, словно они последние в этом мире. Но стоило раненому попросить воды и не получить её сразу, то он начинал кричать благим матом. Вера приходила и говорила:

– Что ж вы так ругаетесь? А если б это ваша сестра была или мать? Вы б тоже так ругались?

И вся палата, поддерживая Веру, наседала на чересчур расшумевшегося:

– Чего кричишь, всем больно, все раненые, не ты один. Люди стараются, а ты их обижаешь. Они сутками не спят, а ты их материшь. Сам бы побегал.

– А я и бегал, – не унимался герой.

– Кушать бегал.

– Скажи лучше, от немцев драпал.

От этих слов герой вскочил и бросился на лежачего. И если б их не разняли, то поубивали бы друг друга.

Сознание своей правоты и обиды на этот мир смешивалось в нем. И человек, отвернувшись от всех, затихал.

Но возвращалась Вера. Садилась на краешек койки и молчала. Нарушителю спокойствия становилось не по себе, он нервно сжимался под одеялом, а она, так словно ничего не произошло, говорила:

– Все вы герои, все вы кровь проливали в борьбе с врагом, а силы и ненависть надо тратить на фашистов.

– Правильно, – поддержали её голоса с разных сторон.

А когда она ушла, нарушитель спокойствия повернулся и сказал:

– Простите, братцы. Чёрт попутал.

– Ладно, чего уж там.

И мир воцарился в палате. И в тишине и покое прошёл день.

Нет, она не обижалась на них. Помогая им, ей казалось, она помогает сыну, и от этого на душе становилось легче. И еще она подумала, что жизнь в госпитале не такая, как описывала Катя.

Вечером пришла соседка и рассказала, что её одноглазый напился на работе, свалился в канаву и прохрапел там всю ночь. Хорошо, осень на дворе, а то бы замёрз. А она, дура, всю ночь бегала, искала, а он к утру явился. Мало того, явился, еще опохмелиться просит.

– Дала пожрать и на работу прогнала. Вот скотина.

Вера улыбнулась рассказанному и стала собираться на дежурство. Соседка посмотрела на неё, осунувшуюся и похудевшую, и сказала:

– Во, я тебе подсуропила, подсунула работёнку. Тебе и самой теперь не в радость.

– Я уже привыкла, – отмахнулась Вера.

– Придёшь со смены, заходи, махнём по чарочке.

– Хорошо, – согласилась Вера и собралась в госпиталь.

– Не пишет?

Вера вдохнула поглубже, чтоб не разреветься.

– А ты молись.

Она отшатнулась, как от чего-то скверного. Но соседка, надвигаясь на неё, сказала:

– Если бога нет, то ничего страшного не будет, а если есть, молитва поможет.

– Поможет? – неуверенно переспросила она.

– Поможет, поможет, – махая рукой, сказала та.

И она поверила. Сначала ей показалось странным говорить с кем-то, кого нет, но потом привыкла. Это была её тайна. В комнате она подходила к окну, смотрела на небо и просила:

– Господи, спаси и сохрани сыночка моего единственного. Нет у меня ничего дороже, чем он. Господи.

Слышал ли её бог, она не знала, но на сердце становилось легче. Она словно выговорилась тому, кто её поймёт.

Катя подхватила её, едва вошедшую в госпиталь, усадила на лавочке в приемном покое и сказала радостно:

– Мне письмо пришло.

– От кого? – спросила Вера, так словно у Кати не могло никого быть. Катя хитро улыбнулась, посмотрела по сторонам и, убедившись, что никого рядом нет, шепотом сказала:

– От жениха, от кого же ещё. Карточку просит. Надо пойти попросить нашего фотографа, пусть снимет.

Вере вдруг стало интересно, и она спросила:

– А познакомились-то где?

– Нигде.

– Как? – удивилась Вера.

– А так, он написал на госпиталь, я ответила. Ему наш бывший раненый адрес дал. Вместе служат.

Вере вдруг захотелось прикоснуться к чужой радости. Она обняла Катю и прошептала:

– Счастливая ты.

И вдруг ни с того ни с сего расплакалась. Катя гладила её по спине и успокаивала:

– Всё у вас будет хорошо. Вот увидите.

Вера поверила ей. Хотела верить.

Мимо них прошел комиссар, безразлично посмотрел на Катю и пренебрежительно на Веру, встал перед ними и спросил:

– Новенькая?

– Да, – ответила она, не понимая, зачем замполит интересуется ею.

– Освободишься, зайди.

– Зачем? – удивилась она.

Но он, торопясь по своим делам, повторил скороговоркой:

– Зайди, зайди, пообщаться надо.

Она дернула плечами и кивнула головой. Посмотрев на Катю, спросила:

– Зачем замполит зовёт?

Когда ушел, Катя оглянулась и, прислонив губы к уху Веры, зашептала:

– Ты осторожней с ним. Языком не тренькай. Спросит, скажи – не знаю, не видела, не слышала. Он, хитрый жук, доносы строчит. Его все боятся. Он тут с