Сталинград: дорога в никуда - Анатолий Алексеевич Матвеев

Григорий удивился:

– Что так, Вань?

– Коленку разбил.

Разглядывая пропитанную кровью штанину, сказал, не глядя на Григория:

– Наверх не ходите.

– Что так? – удивился Григорий.

– Снайпер, снайпер у них.

Эта новость, как обухом по голове, огорчила всех. Ходи и оглядывайся.

С этого дня в Иване поселился страх. Нет, конечно, он был всегда, но теперь он вылез наружу и придавил Ивана, и не хотелось вылезать из подвала, тем более никто и не настаивал. Все понимали, с битой ногой не набегаешь.

И чтоб как-то разрядить обстановку, Иван сказал, обращаясь к коту:

– Сиди, Васька, дома, а то немец тебя подстрелит. Не посмотрит, что ты кошачьего племени.

Кот и ухом не повёл, так, словно слова Ивана его не касались. Только Рая чуть-чуть потетёшила кота и сказала ему на ухо:

– Слышь, Васька, что Иван-то сказал.

А Григорий встал, походил по подвалу и безрадостно сказал:

– Без дела не шляйтесь.

Сказать-то сказал, а на душе кошки скребут. Теперь житья не будет, но как извести эту напасть, не знал.

Вдруг Рая вскочила, отдала кота Ивану и быстро надела шинель.

– Ты куда? – спросил Григорий, перегораживая проход.

Рая зарделась и сказала:

– Надо мне.

Взяла винтовку, а Григорий не унимался:

– А винтовку-то зачем?

– Мало ли что, – возмущённо сказала Рая.

Григорий, кивая головой, соглашаясь с ней, отошел в сторону.

– Куда её черти понесли? – раздосадовано произнёс старшина.

– До ветру, до ветру, – поглаживая кота, сказал Иван.

Рая, по кошачьи, бесшумно поднялась наверх, думая:

– Тут снайпер или нет?

Сняла шинель, надела на винтовку и, лёжа на спине, подняла и задержала в оконном проёме.

Немец не заставил себя ждать. Пуля качнула шинель и ударилась в стену напротив.

Рая обрадовалась. Значит, фашист на месте и сидит против неё. Она вдруг кожей ощутила, что он сейчас радуется и записывает в свою книжку ещё одного убитого русского.

Рая легла на пол и отодвинула кирпичи, которые закрывали щель. Смятая пуля говорила о том, что немец проверил, что это – амбразура или выщербленный кусок стены.

Она смотрела в щель. Немец, разговаривая со своим напарником, улыбался. Наверное, травили анекдоты.

Рая, затаив дыхание, прицелилась под обрез каски и плавно нажала курок.

Немец, вскинув голову, словно хотел напоследок посмотреть, кто отнял у него жизнь, упал лицом на винтовку и больше не шевельнулся. Его напарник бросился под окно и не показывался. Он хотел жить.

Рая ждала. От неподвижного лежания затекли ноги. Заложила кирпичами отверстие и ползком по ступеням спустилась в подвал.

– Долго ж ты ходила, – пробурчал Григорий.

– Да немцы кругом, при них неудобно.

Вдруг старшина подал голос:

– Вот какая карусель получается.

– На, – сказал Иван, отдавая ей кота. – А то он в меня всё когти вонзал.

А Рая, забирая кота, тихо шепнула, кивнув головой в сторону выхода:

– Кажется, я немца того.

– Как того? – удивился Иван.

– Напротив амбразуры лежит.

– Кирпичами закрыла? – заволновался Иван.

– Закрыла, закрыла, – огрызнулась Рая.

И держа Ваську на коленях, вдруг подумала, что убила немца, и ей не горько, не страшно, словно сделала то, что давно собиралась. Вроде как прибралась у себя в доме.

И это событие стало для неё обыденностью.

Не может быть одно сердце для ненависти, а второе – для любви. У человека оно одно. Как убивать и с этим жить? Разве такое можно забыть?

Иван поднялся наверх, осторожно отодвинул кирпичи и посмотрел. Немец лежал на винтовке. Могло показаться, что он спал, но его неподвижность говорила, что он уснул вечным сном.

Когда Иван вернулся, Рая спала на боку, поджав ноги, а сверху на ней спал кот.

Григорий сказал раздраженно:

– Что ж вы шастаете туда-сюда. Смотри, Иван, на пулю наскочишь.

– Тут такое дело…

– Что ещё?

– Рая, кажись, снайпера укокошила.

– Рая? – переспросил Григорий, всё ещё не веря словам Ивана.

А тот, обиженно кивая на выход, сказал:

– Сходи посмотри.

И Григорий сходил, и все остальные. А немец так и остался лежать. Кому охота лезть под пули снайпера. Ночь придёт, тогда унесут и похоронят. Мёртвый подождёт. Ему спешить некуда. Он свое отвоевал. И полетит чёрная весточка в фатерлянд о его геройской гибели. Только матери его от этого не легче. Мать, она и в Германии мать. Но сколько ни плачь, сына не вернёшь. Где он, бедняжка, лежит один-одинешенек в проклятой России. И крикнет она в сердцах:

– Будь проклята эта война!

Шкадов

Танк стоял у берега в ожидании приказа. Никто не рвался в бой. Недалеко ухали пушки. Но до танкистов доносился только гул.

Бойцы расслабились и вылезли из танка. Прикажут – и помчатся, а пока тыловая жизнь текла своим чередом, но безделье расслабляло.

К обеду пришел приказ выдвинуться на рубеж и занять квартал за боевыми порядками пехоты. Машина заправлена еще три дня назад, боеприпасы в боеукладке, а НЗ не дали, значит, кормиться придётся у пехоты. А там кухня работает, голодными не оставят, чем-нибудь да покормят.

Танк медленно переполз из одной точки на карте в другую. Никто особо не командовал, сказали:

– Вперёд. Пехота подскажет.

«Вперёд, так вперёд, на пушки бы не нарваться», – подумал Шкадов.

Танк в городе, все равно, что слон в посудной лавке. Ползли медленно, пока навстречу не выскочил замухрыженный красноармеец, в зимней шапке и в протёртой до дыр на локтях рваной шинели, и замахал, призывая остановиться. Шкадов спрыгнул, но из-за тарахтенья дизеля ничего не услышал. Отошли в сторону, красноармеец, вытирая пальцем под носом, сказал громко:

– Немцы там, – показал он в сторону улицы. – Штук пять танков. Больше не разглядел.

– Пять, – повторил за ним Шкадов и подумал: «Хорошо хоть не сто. Один против пяти. Не так страшен черт, как его малюют».

Пошел за сопровождающим, надо посмотреть, а болванку получить всегда можно запросто, и сам костьми ляжешь и экипаж туда же.

Немецкие танки ползли медленно, словно чего-то опасаясь. Шкадов бегом вернулся к своим. Показав рукой механику направление, громко сказал:

– На улицу выскочишь, на секунду тормозни и жди команды. А я сам разберусь.

Механик зачем-то посмотрел вниз, потом на командира и согласно кивнул головой.

Шкадов забрался в танк и толкнул механика. Тот газанул, машина дёрнулась, качнулась, немного проехала и встала как вкопанная посреди улицы.

Немецкие танкисты, увидев русский танк, на мгновение опешили, но только на мгновение. И их танк не останавливаясь пыхнул из пушки.

«Всё, каюк», – мелькнуло в голове у Шкадова.

Прямое попадание не причинило танку вреда. Он только вздрогнул, словно