Искупление - Элис МакДермотт

не знала, как вежливо поправить ее, так что пришлось мне стать Тришей.

Почему-то я предполагала, что мы с Шарлин будем одни, но, к своему разочарованию и раздражению, поняла, что и на этот раз мне придется унимать дрожь перед рукопожатием, призывать на помощь свои лучшие манеры, нервно вести светские беседы и рисковать еще одним faux pas[8], хотя младенца, этого исчадья ада, нигде не было видно. Как и малышки Рейни.

Дамы пили «манхэттен». Я его никогда не пробовала, но слуга, проводивший меня в гостиную, вернулся с бокалом на подносе и подошел ко мне. Наверное, я замешкалась. Сказать по правде, я предпочла бы что-нибудь шипучее и прохладительное – большой стакан колы. Но янтарная жидкость в треугольном бокале смотрелась элегантно. Мутные очертания вишенки.

Разумеется, от Шарлин не ускользнули мои колебания, и она тут же спросила:

– Ты хотела что-то другое? Может, лимонада?

Я так быстро схватила бокал с подноса, будто слуга готовился убежать.

– Нет, вовсе нет. Большое спасибо.

Я решила, что не позволю ей снова выставить меня ребенком, ни за что на свете.

Беседа, прерванная моим появлением, – позже я задамся вопросом, почему другие две жены пришли так рано, ведь сама я подъехала к вилле ровно в одиннадцать, – касалась церкви Святого Христофора, епископальной церкви, которую они все посещали. Ланч по случаю приезда епископа или что-то в этом роде. То, что сейчас назвали бы приходскими хлопотами: обсуждались сэндвичи, скатерти, длительность службы, ждать ли посла с женой.

«С моего позволения» они разделались с «этим пунктом повестки», а затем переключили все внимание на меня: давно ли я здесь, как я справляюсь, научилась ли торговаться, знаю ли магазин одежды, который они обожают, слежу ли за тем, что ем и пью?

Было очевидно, что Шарлин уже рассказала им про моего мужа (мне только сейчас пришло в голову, что для этого она, вероятно, и собрала их пораньше – чтобы ввести в курс). Но они все равно предоставили мне самой рассказать его историю под тем предлогом, что это часть истории нашей пары. Начала, кажется, Роберта.

– Как вы познакомились? – спросила она.

Это было для меня необременительно. Мы с Питером были женаты меньше года, и я по-прежнему радовалась любой возможности произнести его имя. Потому что была от него без ума. Потому что моя застенчивость испарялась, когда я говорила о нем.

Или точнее будет сказать – расхваливала его? Наверное, это все равно что раствориться в молитве, тот же эффект.

Я рассказала им, что Питер, как и я, родился и вырос в Йонкерсе, но мы ни разу не пересекались. Что он на восемь лет старше меня. Что после школы два года служил во флоте, затем – спасибо закону о реинтеграции военных – поступил в Колорадскую горную школу на инженера. А потом вернулся в родной квартал и жил с родителями, пока учился в Фордемской школе права.

– Надо же, парня из Йонкерса занесло в Колорадскую горную школу, – сказала Хелен.

Которую основал англиканский епископ, вставили дамы – великосветские, умудренные жизнью.

Шарлин, как самая умудренная, добавила:

– Они же выдают серебряные дипломы, да? С гравировкой. Чудесная традиция.

– Да, – ответила я.

По правде сказать, я ни разу не видела серебряного диплома Питера. Наверняка он валялся у его матери на чердаке. Его родители, как и мои, были ирландскими иммигрантами, а потому не имели обыкновения хвастаться успехами своих детей. Негоже красоваться перед простыми смертными.

Мы с Питером познакомились в пригородном поезде одним субботним утром в середине декабря, я тогда училась на последнем курсе. Любовь с первого взгляда, можно сказать. В вагоне было полно народу, все ехали в центр за покупками к Рождеству, и мы стояли, держась за один поручень. Я стояла под его рукой. Он читал книжку в мягкой обложке и, казалось, не замечал ничего вокруг и всякий раз, отпуская поручень, чтобы перелистнуть страницу, едва не касался моей шляпы рукавом. Я пыталась решить, раздражает меня это или нет, как вдруг он пригнулся и заглянул в окно. А затем спросил меня, какая только что была станция, наши тела – в идеальной позе для поцелуя.

Мы оба вышли в Мидтауне и направились каждый своей дорогой. И вдруг за спиной у меня раздается: «Мисс?»

Я обернулась. Узнала его по книжке в руке. Он застал меня врасплох – я подумала, у меня что-то упало. Он стоял передо мной, не говоря ни слова. Я ждала. Я сказала: «Да?» И увидела, как его решимость тает, будто он напрочь забыл, о чем собирался спросить. Или – эта мысль и правда мелькнула у меня в голове – будто принял меня за другую. Он был по-своему привлекателен, насколько бывают привлекательны обычные, неприметные молодые люди. Под шляпой бледный овал лица (без шляпы он окажется симпатичнее). Среднего роста, среднего телосложения. Русые волосы, карие глаза. Вокруг был Нью-Йорк перед Рождеством. Мимо шли люди. Наше дыхание поднималось облачками пара. В холодном воздухе стоял горелый запах каштанов, и кренделей, и автобусных выхлопов.

Он сказал: «Если я не спрошу ваше имя, то буду жалеть всю оставшуюся жизнь».

– Боже, какая прелесть! – воскликнула Роберта.

– Как мило! – сказала Хелен.

– Дзынь-дзынь-дзынь, трамвай уехал[9], – пропела Шарлин, и я поняла, что пора заканчивать.

Но не раньше, чем я предъявлю этим женщинам блестящую карьеру своего мужа, его устремления, его будущий успех – как предъявила все это отцу тем же вечером, сказав, что иду на свидание с молодым человеком, с которым познакомилась в поезде. («Подкатил к тебе?» – спросил отец. Неодобрение было его обычной реакцией на все, особенно на то, как я провожу досуг.)

Лучший на курсе в Колорадской горной школе, лучший на курсе в Фордемской школе права, с распростертыми объятьями принят в нефтяную компанию «Эссо» на Парк-авеню на неплохой оклад для парня из Йонкерса, выходца из среднего класса (когда он там работал, мы и познакомились), затем с распростертыми объятьями принят в военно-морскую разведку в Вашингтоне. Рассказывая эту главу моей истории (разумеется, я считала историю мужа своей), я увидела на лицах женщин восхищение – его золотым будущим, моей ролью его подспорья.

В те дни война, сам Вьетнам не шли ни в какое сравнение с тем, чем они станут потом. Конечно, американцы вели себя осторожно, они не были наивны – почти все виллы были обнесены стеной с колючей проволокой. Штаты уже понесли мелкие потери, а за год до этого в попытке совершить переворот вьетнамцы-диссиденты нанесли по