Неотправленные письма - Олег Юрьевич Рой

* * *

– На передовой сейчас сущий ад, – заметил Гришка, пальцами своей единственной руки заламывая «козью ногу». – Укропы садят из чего попало, будто наши им в борщ наплевали. Наша арта вся на контрбате[91] работает, и то не хватает, хотя обычно у наших всегда огневое преимущество. По ходу, укроп сюда стащил всё, что можно. Интересно, чем мы им не угодили? До границы далеко, до Мариуполя тоже…

Надежда стояла у «буханки» и ждала, пока девочки вытащат одного из «лежачих». Ей достался сидячий раненый – сильно контуженый, струйки крови текли из ушей, носа, уголков глаз. Парень, совсем молодой, был полностью дезориентирован, вероятно, у него была контузионная слепота.

– Митрохин, ты меня слышишь? – еле слышно повторял он. – Митрохин, я тебя не слышу! Вижу Д-30, две штуки, разворачиваются в боевое, азимут тридцать…

Позади раздалось урчание – подъезжала мотолыга. Мимо Надежды с раненым пронеслась Слава в компании одной из односельчанок Ясенецких, Маруси.

– Митрохин, мать твою, ты слышишь меня или нет? – повторял контуженный. – У вас перелет, прицел двенадцать, повторяю, двенадцать! Снизьте прицел, придурки!

– Посади его здесь пока, – велела Лиля Николаевна. – Света освободится, глянет его, по-моему – сильная контузия.

– Митрохин, прямо на меня вышли два танка! – закричал контуженный. – Похожи на семьдесят вторые, на башнях укропская символика, номера ноль шестьдесят два и ноль шестьдесят восемь. Стоят со включенными двигателями, чего-то ждут. Ты мои координаты видишь? Хорошо, вот и бей по ним. Бей по ним, я сказал! Они от меня в двухстах метрах всего, не промахнешься…

Надежда усадила воюющего раненого на стул, Лиля Николаевна сноровисто закатала ему рукав для укола, но Надежда уже выбегала во двор к мотолыге. Правда, в дверях ей пришлось пропустить Славу с Марусей, тащивших носилки с рыжим парнем. Слава почему-то была вся в слезах.

Надежде было не до выяснения обстоятельств, хотя на ее памяти Слава не отличалась такой сентиментальностью. Пропустив носилки, Надежда помчалась к мотолыге, откуда вынимали вторые носилки – лежачих раненых было двое, зато сидячих хватало. Собственно, сидячими Надежда и занималась обычно, поскольку для носилочных считалась слабовата.

Она хотела, было, помочь пожилому мужчине, по виду – офицеру, но тот строго гаркнул на неё:

– Куда! Не видите, вот этот парень еле сидит уже. У него сильнейшая контузия и пара осколочных в придачу. Его первого выводите.

Надежда почему-то тут же послушалась и помогла вылезти из машины невысокому парню в форме Народной милиции. В мотолыге среди раненых были и ополченцы, и контрактники. Парень сильно наваливался на Надежду, испачкав кровью белый халат, накинутый ей поверх своей одежды, и пару раз едва не упал – Надежда еле сумела его удержать. В сортировочной Лилия Николаевна тут же передала парня носилочным и отправила «к Нисонычу», Надежда поспешила к мотолыге. По дороге разминулась с Катей, Марусей и шмыгающей носом Славой – все они вели раненых. В мотолыге оставался только один – как раз тот офицер – обладатель командного голоса. Почему-то он показался Надежде знакомым.

– А у вас все неплохо налажено, как для полевого госпиталя, – сказал он, кое-как выбираясь из МТ-ЛБ[92]. – У меня раздроблены кости плюсны на левой ноге, так что придётся прыгать на правой. Вам тяжело не будет?

– Не будет, – ответила Надежда. – А откуда вы про кость знаете. Вы что, врач?

Мужчина рассмеялся, скривившись при этом от боли:

– Знали бы вы, какой я врач! Некоторые даже «светилом» зовут в личной переписке.

Надежда едва не споткнулась:

– Виктор Васильевич? – Память на фамилии, имена и отчества у неё всегда была отменная. – Корешков?

– Не думал, что моя слава доползла до этих краёв, – ответил врач. – Но вы правы, я – Корешков Виктор Васильевич, доктор наук, профессор и прочая, и прочая. Занимаюсь челюстно-лицевой хирургией, офтальмологией… а, если не секрет, откуда вы меня знаете?

– Мне случайно попало ваше письмо, – сказала Надежда, чувствуя, как краснеет. – Распечатанное. Почтовую машину обстреляли, часть корреспонденции выпала из конвертов. Ваше письмо я запечатала и отправила по адресу, но, чтобы найти нужный конверт, мне пришлось его прочитать.

– Да ради бога, – махнул свободной рукой профессор и опять скривился от боли. – Боюсь, кость предплечья я себе тоже сломал. Смешно – я прекрасно разбираюсь в челюстно-лицевой хирургии, в микрохирургии глаза, но ранили меня в руку и ногу.

– Простите, – сказала Надежда, когда Корешков перепрыгнул через порог сортировочной, – а, чисто гипотетически, вы бы не возражали, если бы копию вашего письма передали в музей?

– Не думаю, что какой-то музей заинтересуется моей перепиской, – вновь хохотнул Корешков, хотя было видно, что ему больно. – Но если такой появится – почему бы нет? У меня никогда не было аллергии на лавры, а в самом письме, как вы помните, нет ничего предосудительного… ба, кого я вижу! Лилия Николаевна, сколько лет, сколько зим!

* * *

Вернулась «буханка» Гришки с двумя лежачими. Надежда вышла во двор, ожидая, что за «буханкой» подтянется мотолыга, но курящий у своей машины Гришка ее разуверил:

– Арта шабаш, наши подавили, что могли. По нашим позициям, конечно, прилетело, сами видели, но могло быть и хуже. Сейчас укроп в атаку пошел, наши с ними сцепились, но у нас пока передышка. На сборном стоит наша мотолыга, бэха[93] мотопехоты, санитарная, и «Козак» Кольки с Джулькой. Вот парочка, не ребята – огонь! Примчались, как только арта заработала, но получили осколок в колесо, пришлось менять. Колька прям под огнём поменял, я думал, шибанёт и его, но пронесло. А вообще – дрянь, а не броневик, на коммерческих скатах ездит, ну разве ж это дело?

Надежда мало что поняла из тирады Гришки. Спросила только:

– Раненые будут?

– Будут, конечно, – ответил тот. – Наши с укропами жестко схлестнулись, местами до рукопашной. Я нациков такими злыми разве что в Славянске видел, на четвертый штурм… чё им неймётся?

У Надежды зазвонил мобильник – удивительный факт, поскольку, обычно, во время боя РЭБ обеих сторон наглухо валила любую связь в округе. Она отошла в сторону и сняла трубку.

– Привет, мам! – сообщил ей Вовка. – Я встретил Вику, всё в порядке. Мы у Томы с Аней сейчас, чай пьем.

– Ночевать есть где? – спросила Надежда.

– Да тут и переночуем, – ответил Вовка. – У Томы с Аней в комнате две кровати свободные, раньше девочки жили из беженок, потом их на Большую землю к родственникам увезли.

– А девочки не против, что ты с ними в одной комнате переночуешь? – уточнила Надежда. Вовка замялся:

– Да нет,