Старики и бледный Блупер - Хэсфорд Густав

Кто-то вопит мне в ухо: "РАКЕТ! РАКЕТ! БОЛЬШЕ СВЕТА, ЧЕРТ ВОЗЬМИ!"

В морской пехоте миноискатель – это когда закрываешь глаза, вытягиваешь ногу и щупаешь землю вокруг. Проверяю землю пальцами ног – нет ли мин, а в мозговом плановом отделе, где мои боевые тактические задумки реализуются точно по плану, разворачиваются фантазии.

Моя бредятина о том, как я мог бы стать героем, начинает раскручиваться в голове как фильм:

… Я веду крутой базар с Бледным Блупером, мы спорим, и такие интересные вещи я говорю, что Бледный Блупер меня слушает, и такой я умный, что постоянно ставлю Бледного Блуперав тупик по сложным философским вопросам. И получается так, что Бледный Блупер настолько исполняется решимости одолеть меня в этом споре, что даже не замечает, что солнце уже взошло.

С безоблачного синего неба соскальзывают четыре штурмовика в камуфляжной раскраске, "Фантомы" F-4 из дежурного авиакрыла Первой дивизии морской пехоты, тактическая поддержка с воздуха, летят низко и шумно, боезапас на месте, к бою готов, топлива в обрез. В своей бредятине я наговариваю волшебную секретную формулу из цифр в полевую рацию Бруклинского Пацана. Я говорю: "Наводи по дыму от меня и расходуй все, что осталось".

Языки пламени вырываются из-под хвостов нафантазированных мною "Фантомов", когда они включают форсаж и с переворотом отваливают, закладывая грациозные виражи. Пилоты-морпехи исполняют номер самолетного балета и с ревом налетают, предоставляя Бледному Блуперу возможность прочувствовать единственно реальную разновидность американского искусства – хирургический удар с воздуха.

Нафантазированные мной серебристые контейнеры с напалмом и нафантазированные черные бомбы вываливаются из самолета. Ад в очень мелкой расфасовке. Контейнеры с напалмом валятся вниз по два за раз, кувыркаясь, плывя и сверкая в солнечном свете, а за ними – попарные иксы на черных точках – "Снейк-айзы" и "нейпы", напросился – получи.

Разверзлись небеса, и кусок солнца отрывается и сваливается на землю через пространство, лишенное воздуха, и вот уже этот кусок ударяется о землю и рассыпает священный золотой огонь по всей нейтральной полосе – безграничное зло обрушивается сверху, перекатываются сгустки пламени и бухают взрывы.

Охваченные бурлящим, неистовым оранжево-черным шаром, мы с Бледным Блупером умираем жуткой смертью, когда весь воздух с силой выкачивается из легких, и мы задыхаемся, и в следующее пламенное мгновенье наши тела сгорают до костей и дальше, и вот уже мы две безымянные хрустящие зверушки, и не выйти нам никогда из красно-черного кошмара наяву…

Но это так, бредится просто.

Вот мне чудится, что меня завалил кусок солнца, и мы с Бледным Блупером заполучаем отката за то, что сожгли Вьетнам заживо, и четыре пилота-морпеха передают на базу: "Ага, вас понял. Два на счет, поражены ударом с воздуха". И тут же мой замечательный радостный бред обрывается, и я моментально возвращаюсь в реальный мир. Темно, холодно, дождь идет.

Скорчился во тьме на корточках, с голой жопой на разбомбленном пепелище. Весь в грязи, еще и осколком царапнуло. И ноги все порезаны в говно.

Одинокий осветительный снаряд с шипением взлетает по крутой дуге из расположения отделения 81-мм минометов, лопается, вспыхивает и обрушивает вниз режущий глаза белый свет, которого хватило бы на целое футбольное поле.

Воздух, который я вдыхаю, превращается в рой пуль, и сердитые красные неоновые вспышки пытаются отыскать мои глаза. Я понимаю, что салага спал, проснулся, когда засмеялся Блупер, перепугался до такой степени, что стал готов палить в собственную тень, и взялся за 60-й, позабыв о том, что я приказал ему кинуть гранату или вызвать пушкарей, чтобы не выдать свою позицию.

Салага, рядовой Оуэнс, только что выстрелил во гневе, он больше не салага.

Я слышу шаги.

Горячая кувалда бьет по мне и сбивает с ног. Пытаюсь подняться. Рот моментально пересыхает, желудок сводит. Перехватывает дыхание. Меня ранило. Этот салага херов меня ранил, и я пытаюсь сказать ему: "Ну, попал ты в мою камеру для дрочева, милый". Но выходит из меня лишь кашель.

Я поднимаюсь на локте, одной рукой держу М79 и стреляю – блуп! – в широченную тьму салажьего невежества. Тишина – и участок, занимаемый салагой, в замедленном движении разлетается на куски. Еще через счет "раз" грохает осколочная граната.

Открывают огонь по всему периметру. Трассеры прощупывают тьму.

Я думаю: "Вот, наверное, и смерть моя".

Холодные руки цапают меня за щиколотки. Я отпинываюсь. Пытаюсь пинками отделаться от этих рук, но слишком уж они сильны. Полевая рация у меня на спине цепляется за корень, и ее стягивает прочь. Меня утаскивают в джунгли.

Изо всех сил пытаясь остаться в сознании, я пытаюсь вести крутой базар с Бледным Блупером. Я хочу заглянуть Бледному Блуперу в его черное костяное лицо.

Моя голова шлепается о камень, и M79 выпадает из рук.

* * *

И, пока разум опускается в глубины черно-красной реки, Бледный Блупер тащит мое тело в джунгли, чтобы похоронить меня заживо во вьетконговском туннеле, где я буду как зародыш, перемотанный проволокой, навечно втиснутый в сырую стену, не пропускающую звуков, на глубине в сотни футов под непроходимым тропическим лесом.

Ощущаю влажную, черную вонь джунглей, и обреченно думаю: "Вот и смерть моя, как все просто, и ничегошеньки в этом нет".

И вдруг – темнота – холодная, плотная, везде и повсюду.

Замечаю неровный свет. Но я-то – американский хряк, и я знаю, что видится мне неправильный свет, фосфоресцирующее мерцание, которое придают в джунглях земле разлагающиеся останки сдохшего здесь животного.

В мерцании неправильного света вижу, куда меня задело. Мое голое плечо похоже на кусок старого кожаного седла, над которым хорошо поработал псих с ледорубом. Кожа твердая, желто-коричневая, стянута донельзя. Посередине, в кругу дырочек от ледоруба – здоровенная дырка, бешено-красная и влажная.

Когда мне удается навести глаза на резкость, я вижу, что глубоко на дне некоторых из этих дырочек сидят твердые коричневые яйца. Плечо горячее, зудит. Сил больше нет терпеть. Я ожесточенно чешусь, вгоняя грязные ногти в нежное мясо, вскрывая сеть тоннелей, сооруженную под кожей вьетконговскими личинками.

Из дырочек лезут опарыши. Опарыши, белые как белок яйца, выползают из дырочек. Слепые червяки с блестящими коричневыми головками прогрызают ходы под тонкой желтой корочкой моей кожи. Опарыши выползают из-под кожи через проделанные ими тоннели. Опарыши толпой прут из дырочек, сотнями, бешено вертясь и извиваясь.

В джунглях становится сначала светлее и светлее, потом ярче и ярче, и вот уже они залиты светом, как ночной карнавал. Каждый ствол, каждое растение, каждая обвешанная листьями лиана начинает испускать странный желто-зеленый фосфоресцирующий свет.

Слоновья трава и ползучие растения, каждый листок и узловатый корень, и даже тройной покров джунглей из переплетенных ветвей испускают свет. Повсюду вокруг меня – живые тропические растения с их совершенной дивной зеленью, и я погружен в теплый зеленый свет ослепительной яркости, и везде, куда бы я ни взглянул, я вижу тропические лианы и древние деревья, глубоко внутри которых мерцает свет, и я сдаюсь чарующему колдовству этой вселенной зеленого света, и Бледный Блупер затаскивает меня все глубже и глубже в широко раскинутый прекрасный лес из столбов зеленого неонового бамбука.

Бледный Блупер смеется.

Я смеюсь в ответ.

ПУТЕШЕСТВИЕ С ЧАРЛИ

Кто долго борется с драконом, сам становится им.

Есть только один грех, и грех этот трусость.