Ученик доктора Менгеле - Роберта Каган

кузове стоял Герман, держа в руке пистолет.

– Вот тут. Стой, – крикнул он водителю, который сразу подчинился.

Сердце Шошаны заколотилось. Почему Герман здесь?

– Полезай в машину, – крикнул он Руфи.

Она прищурилась на него.

– С какой стати?

– Потому что я так сказал! – рявкнул Герман. – Если не полезешь, я силой тебя посажу. Но я не хочу этого делать. Поэтому послушай меня и полезай.

– Я никуда с тобой не поеду! – крикнула Руфь, отворачиваясь от него.

– Делай, как я сказал! – он наставил на нее пистолет.

– Ты не посмеешь!

– Еще как посмею, – ответил он. Его глаза потемнели и впились в нее.

Руфь повернулась и указала на Шошану.

– Если я поеду, она поедет со мной, – заявила она. – Либо Шошана едет, либо я остаюсь. И никак иначе.

Руфь вся дрожала. Шошана видела, что она боится. А еще злится на Германа. Хотя Руфь знала, что он может ее застрелить, она продолжала стоять на своем.

Герман кивнул.

– Ладно. Твоя подруга может поехать. А теперь давайте! Обе в грузовик, живо! Мах шнелл!

Шошана почувствовала, как кто-то дернул ее за рукав. Она обернулась посмотреть и никого не увидела. А потом опустила голову. За рукав ее тянула Перл, рядом стояла Блюма. Шошана ахнула.

– Я так по вам скучала! – воскликнула она, хватая обеих в объятия. Она прижала их так сильно, что Блюма сказала:

– Ты мне делаешь больно, – потом она рассмеялась. – Я тоже очень скучала, – сказала Блюма.

– И я, – подхватила Перл.

– Я скучала по вам обеим.

Шошана поглядела туда, где стояли ее родители. Она видела, что мама машет рукой.

– Когда мама заметила тебя, мы сказали, что хотим подойти поздороваться, – объяснила Блюма.

– Я очень рада, – Шошана помахала матери в ответ. Со слезами на глазах она прошептала:

– Я люблю тебя, мама, – но она знала, что до матери слишком далеко, и она не услышит. Она перевела взгляд на отца, неподвижно стоявшего рядом с матерью. Их глаза встретились.

– Папа, папа, я по тебе скучаю. Я люблю тебя, – произнесла Шошана. Слезы прорвались и теперь ручьями текли у нее по щекам. Еще мгновение отец смотрел на нее, а потом отвернулся. Подергал за оторванный лацкан пиджака, показывая, что для него она по-прежнему мертва, и он все еще держит по ней траур. Сердце Шошаны было разбито. Она понимала, что отец не готов ее простить. Во весь голос она закричала:

– Папа, папа, прошу! Прошу, повернись и посмотри на меня! Пожалуйста, прости!

Но отец взял мать за руку и отвернулся. А потом заставил отвернуться и ее.

– Я должна к ним подойти, – воскликнула Шошана.

– Нельзя. Делай, как я говорю. Посадка в поезд уже началась, – возразил Герман.

– Но толпа такая огромная, я должна помочь сестрам вернуться к родителям. Сами они не смогут.

– До тебя же они добрались? И к родителям вернутся. Отпусти их и садись в фургон, – приказал он.

– Я должна им помочь. Извините. Езжайте без меня.

– Нет! Без тебя я не поеду! – отрезала Руфь. – Ну, давай, Герман, стреляй! Убей меня! Я никуда не поеду без Шошаны.

– Нет времени вести твоих сестер назад. Я и так сильно рискую, помогая вам. Сейчас же лезьте в машину, – потребовал Герман.

Шошана не могла пошевелиться. Казалось, ее ноги вросли в мостовую.

– Лезьте в фургон! Я же вам сказал – слушайте меня! Полезайте немедленно, – выкрикнул Герман, – или я уеду без вас!

Шошана видела, как мать пытается прорваться к ней. Она знала, что та идет за близнецами. Но охранник с автоматом остановил ее. Он толкнул ее вперед. Шошана закричала. Она не могла видеть, как мать умоляет, а ее толкают и бьют. Отец тоже упрашивал охранника. Шошана понимала, что они не захотят уезжать без близнецов. Но охранник затолкал их обоих в товарный вагон. Они скрылись из виду.

– Садитесь в фургон! Сколько можно повторять! – орал Герман. Его голос охрип. Казалось, он не только сердит, но еще и напуган. – Если не сядете сейчас же, клянусь, я уеду без вас, – обратился он к Шошане. – А тебя, Руфь, пристрелю. Обещаю, я так и сделаю.

Руфь скрестила руки на груди.

– Я тебя не боюсь, – ответила она. Но Шошана слышала страх в ее голосе.

Им ничего не оставалось делать, как подчиниться Герману. Ее родители уехали.

– Я могу взять их с собой? – попросила Шошана Германа, указывая на близнецов. – Пожалуйста!

– Да-да, только поторопись.

Шошана взяла сестер за руки и посадила обеих в фургон, где уже была Руфь.

– Поехали! – крикнул Герман водителю.

Шошане было страшно. Она понятия не имела, куда едет, и не лучше ли было бы сесть вместе с Руфью в поезд.

Словно прочитав ее мысли, Руфь обратилась к Герману:

– Куда ты нас везешь?

– В местечко получше, чем то, где вы бы очутились, если бы поехали с этими глупыми евреями.

– О чем ты? – резко воскликнула Руфь.

– Если бы вы остались в очереди и сели в поезд, то через несколько дней были бы мертвы. Поезд едет в Треблинку. Всех евреев, попадающих туда, казнят.

– Неправда! Поезд едет в трудовой лагерь, где евреям дают работу, хороший паек и жилье, – ожесточенно возразила Руфь.

– Ты совсем дура! Это поезд в лагерь смерти. Я спас тебе жизнь, потому что… в общем, ты мне нравишься. Между нами кое-что было. Только поэтому я и решил тебя выручить.

Близнецы услышали, что сказал Герман, прижались к Шошане и заплакали. Ей показалось, что и она сейчас расплачется тоже.

– Мама и папа сели в поезд. Их убьют, как сказал этот охранник? – шепнула Блюма Шошане.

– Т-ш-ш! Конечно, нет, – ответила Шошана. Но она не знала, кому верить. Она видела, как жестоки могут быть нацисты. Сложно представить, что кто-то отправит целый поезд людей на смерть. Скорее, они все-таки используют их как бесплатную рабочую силу, – попыталась Шошана себя уговорить.

Повисла долгая пауза. Все молчали. Единственное, что было слышно, – щебет птиц и тихие всхлипы близняшек, прижимавшихся к Шошане.

Потом Герман, который так и стоял рядом с кабиной, опустился на пол кузова возле Руфи.

– Я знаю, что ты злишься на меня, потому что я перестал приходить. И я хочу, чтобы ты знала: мне было хорошо с тобой. Но ты должна понять, мне не оставили выбора. Я должен был с тобой порвать, – он говорил тихо, но Шошана все равно слышала. – Мой командир приказал избавиться от тебя. Сказал, я подвергаю опасности себя и свою семью, общаясь с тобой. Ты понимаешь? У меня были связаны руки. Мне пришлось держаться от тебя подальше. – Герман