Ученик доктора Менгеле - Роберта Каган

– Конечно. Они уезжают в среду. Вас тоже записать на среду? – спросил член Юденрата.

Шошана посмотрела на Руфь. Та кивнула.

– Да, пожалуйста, – сказала Руфь. – Добавьте нас в список. К среде мы будем готовы.

Следующую неделю Шошана и Руфь занимались подготовкой к отъезду из гетто. Обе нервничали в предвкушении.

– Начинается новая страница! – говорила Руфь. – Тут мне надоело. Я утратила вкус к жизни. Когда мы расстались с Германом, терпеть здешние ужасы стало просто невыносимо. Пока он был со мной, нам хотя бы перепадала дополнительная еда. А теперь… – она вздохнула, – теперь время уезжать. Вот как я это вижу.

– Я рада, что мои родители и сестры тоже уезжают. По крайней мере, у меня будет шанс еще увидеться с ними.

– Да, это пойдет тебе на пользу. Жду не дождусь, когда нам начнут выдавать повышенные пайки. Я тут до смерти изголодалась, – пожаловалась Руфь. – Кто-то сказал, что в наших пайках около шестисот калорий. Кто сможет на них выжить, а? Только посмотри на меня! Я такая худая, что у меня почти пропала моя красивая грудь.

Шошана молча кивнула. Руфь такая нетерпеливая! Очень надеюсь, что нам повезет с этим отъездом. Она вбила себе в голову, что должна ехать, и никого не хочет слушать. По крайней мере, я знаю, что моя семья тоже собирается в трудовой лагерь, и неважно, как поступит отец, раз я буду там с ними, у меня появится возможность хотя бы иногда видеть сестер. Может, Руфь и права. Может, нам пора выбираться отсюда. Вот только не знаю, откуда этот постоянный страх. Я не должна бояться. Логично, что нацисты хотят использовать наш труд. Но что бы я ни делала, мне никак не избавиться от чувства тревоги.

В среду утром Руфь и Шошана съели по кусочку черного хлеба и выпили по чашке эрзац-кофе без сахара и молока. Потом Шошана в последний раз обвела взглядом квартиру. Ей вспомнился день, когда они только приехали сюда. Столько всего изменилось с тех пор! Она подумала о бедном маленьком Юсуфе, об Исааке и соседке по лестничной клетке. Но в первую очередь о своей семье, ее драгоценных сестрах-близняшках, ласковой доброй матери и упрямом, своевольном отце. Хоть он и отверг Шошану, ей хотелось с ним поговорить, услышать его голос, положиться на мудрость, которую он черпал из религиозных текстов.

– Ты готова? – спросила Руфь, вырвав ее из размышлений. – Я не хочу опоздать.

– Да, – кивнула Шошана.

– Тогда пойдем. Нам пора.

Взяв собранные чемоданы, они бок о бок пошли на место сбора у вокзала под названием Умшлагплац. Прибыв туда, они увидели толпы возбужденных людей, шумно обсуждавших то, как им хочется уехать из гетто. Они были готовы работать; им внушили, что работа на немцев гарантирует им лучшие условия жизни. Они поверили посулам Юденрата. Истекая слюной, они поглощали хлеб с мармеладом и мечтали о будущем, где у них появится достаточно еды и чистое жилье.

Руфь поставила свой чемоданчик на землю и встала в очередь на посадку в поезд. Шошана тоже поставила чемодан и встала за Руфью. Однако глазами она отчаянно искала в толпе своих родителей и сестер. Народу было так много, что знакомых почти не попадалось. Но Альберт, благодаря своему росту, возвышался над толпой, и Шошана заметила его. Он спокойно стоял рядом с родителями. Казался таким же красивым и уверенным, каким она его запомнила. Вот только, к удивлению Шошаны, рядом с ним стояла Нета – беременная, с большим животом. У Шошаны отпала челюсть, когда она увидела, как Альберт отдает Нете свой кусок хлеба с мармеладом. Ее сердце сжалось. Нета попыталась отказаться от хлеба, но Альберт настоял. Наконец, она взяла его и стала есть. Он был бы мне прекрасным мужем. Я знаю, что сама решила не выходить за него. Но я никогда не думала, что Нета вмешается и заберет его себе. Она всегда мне завидовала, и вот теперь он с ней. Шошана чувствовала себя преданной. Значит, Альберт и Нета поженились. И теперь она беременна его ребенком. Шошане хотелось отвернуться, но она не могла отвести от них взгляда; ее глаза словно приклеились к Альберту и Нете. Он так ласково обращался с ней. На мгновение Шошана пожалела о своем решении. Это могла быть я. Должна была быть я – если бы не мое упрямство. Что, если я совершила ошибку?

– Как же здесь жарко! – воскликнула Руфь, вырвав Шошану из размышлений.

– Ну да, сейчас же июль. В июле всегда жарко, – тихо ответила Шошана, но на Руфь не посмотрела. Ее взгляд был по-прежнему прикован к Альберту и Нете. Сама не понимаю, что со мной. Это был мой выбор. Мое решение. Я хотела свободы больше, чем хотела семью. И вот теперь я свободна от родителей, но, как у Руфи, у меня нет никого, кто любил бы меня и заботился обо мне. Я совсем одна. Она ощущала внутри ледяную пустоту. Руфь присела на свой чемодан и закурила сигарету. Она начала курить, когда Герман стал приносить ей сигареты в подарок. Шошана никогда не одобряла эту привычку, считая ее грязной и вонючей. Но Руфь думала, что так выглядит соблазнительной. Потом, когда Герман исчез, Руфь уже привыкла к никотину и у нее настали тяжелые времена, ведь сигареты приходилось покупать на черном рынке.

– Дождаться не могу, когда сяду в поезд и выберусь отсюда, – сказала Руфь. – С этим местом у меня связаны отвратительные воспоминания. Собственно, ничего больше.

Шошана отвела взгляд от подруги. В последнее время она находила в Руфи все больше недостатков, а сегодня та вызывала у нее особенное раздражение, так что ей вообще не хотелось стоять рядом с ней. Внезапно толпа расступилась и Шошана подняла голову. В самом начале очереди стояли ее родители. Ее глаза забегали, ища сестер. Она подумала, что они слишком маленького роста, чтобы их можно было разглядеть среди взрослых.

– Мама, папа! – закричала Шошана. Но вокруг было так шумно, что они ее не услышали. – Мама! Мама! – закричала она опять.

И тут в толпу въехал фургон с открытым кузовом. Водитель жал на гудок, заставляя людей разбегаться в стороны. Фургон притормозил напротив Руфи и Шошаны. В