Сталинград: дорога в никуда - Анатолий Алексеевич Матвеев

Напуганные до смерти гансы при таком раскладе стреляют ожесточённее. Ноги в руки – и обратно… Радуешься, что остался жив. Отдышишься и смотришь, кто еще уцелел.

Гришка стоит и крестится, взводный с выпученными глазами тоже на месте, остальные вроде не потерялись. Евсей стоит как очумелый. И Иван порадовался этому. Хотя жить на войне нужно отчуждённо. А то только привяжешься к человеку, только прикипишь всей душой, а его уже нет. Терять людей никакого сердца не хватит.

Впервые почувствовал, что жизнь могла оборваться, пока бежали, в любой момент. Случайная пуля или осколок – и всё. И это могло случиться не с Гришкой, не со взводным, а с ним. И только теперь понял, в какой каждодневной тревоге за него жена. Защемило сердце, и чуть не расплакался. Сел, где стоял, и долго, ничего не видя, смотрел перед собой. Напряжение пережитого медленно спало.

Когда притащили ужин, на еду набросился так, словно три дня ничего не ел. Выскребая ложкой последнее, посмотрел на Григория и взводного. Вот они трое еще держатся друг за друга. Но кто знает, что будет завтра. Это в штабах и в артиллерийских полках полно людей, а в их роте каждый боец на счету. Здесь народ тает, как снег весной под солнцем.

Наступать несколько раз с одного и того же направления бессмысленно: немцы пристрелялись. А сверху всё требовали и требовали:

– Давай, давай.

Были убиты или ранены все командиры батальонов, почти все командиры рот и взводов, офицеры штаба полка, заменявшие их. Потери были огромны, но командование требовало продолжать наступление. И всё-таки хоть и не с первого раза, но оттеснили фрицев.

Перестрелка была слышна и справа и слева уже далеко от разъезда: пехотинцы добивали врага. Это здесь, у центра, атака провалилась. У переезда лежали развороченные орудия, угловатые танки противника и несколько наших танков чернели на просветлевшем небе.

Вдали в степи виднелись застывшие и горевшие немецкие танки в большем количестве, чем накануне, в первый день боя их было больше, чем стояло и горело наших. И отблески огня разбавляли ещё не до конца отступившую ночь.

Стало очевидно, что враг отброшен от разъезда далеко. Остатки танковой бригады там, в степи, вели ожесточенные бои с противником, все меньше техники и людей оставалось в строю.

Враг то отступал огрызаясь, то неожиданно атаковал. Разъезд оставался пока еще в наших руках, и это сдерживало продвижение противника на Сталинград. Канонада не утихала и отчетливо была слышна даже здесь, у разъезда.

Рассвело. Все, повернувшись на восток, ожидали восхода. Словно он принесёт успокоение натерпевшимся страха душам.

Ценой жизни большинства людей бригады и других частей и соединений удалось пока задержать наступление врага с юга на Сталинград. Противник понес большие потери в живой силе и технике и ненадолго упокоился.

Десять дней августа немецкий генерал Гот бросал четвёртую армию с одного направления на другое, стремясь прорваться к Сталинграду и соединиться с Паулюсом. Но его солдаты так и не смогли сломать оборону русских.

Танки горели, роты таяли на глазах. Солдаты давно стали задавать себе вопрос:

– А можно ли победить Россию?

Уже сколько раз им говорили:

– Всё, русские разбиты и осталось только доехать до Сталинграда.

Но стоило им двинуться дальше, как разгорались бои.

Нет, это не остатки разбитой армии, а крепкие боевые части. И чем стремительнее они двигались вперёд, тем больше потерь оказывалось. А сверху торопили:

– Быстрей, быстрей…

Но быстрей не получалось. Уже не получалось…

Гот метался из дивизии в дивизию и торопил, торопил. Его тоже торопили сверху. Там, на самом верху, казалось, что солдаты стали медлительней, а офицеры менее требовательны. И горстка русских на пути к Сталинграду – не тема для обсуждения на высшем уровне.

Но проходит день, проходит неделя и надо что-то сказать немецкому народу, почему Сталинград до сих пор не взят. И на словах, а потом в газетах и по радио: горстка русских превратилась в жидокомиссаров, которые не хотят сдаваться, и для того, чтобы сберечь жизни немецких солдат, наступление идёт медленно.

И все в Германии верили этому. Но здесь, здесь все смеются над этими словами. Здесь никого не обманешь. Наверное, пора разделить всю информацию надвое: для тех, кто на восточном фронте, и для всех остальных.

Таким образом, план – прорвать танковым клином оборону советских войск ударами с юга и вместе с 6‑й армией Паулюса, наступавшей с северо-запада, взять с ходу в стальные клещи 62‑ю и 64‑ю армии, а значит, и город Сталинград – не удался.

Война перешла в другую плоскость. Это не Польша, это не Франция. Это Россия. Сентябрь – горячий месяц. Сентябрь – тяжелый месяц. Сентябрь – страшный месяц.

Тогда же, в сентябре, ценой значительных потерь Готу удалось оттеснить левый фланг 64‑й и правый фланг 57‑й армий и овладеть станциями Абганерово и Тундутово, разъездом 74‑й километр. Фронт обороны на стыке этих армий хотя и еще более растянулся, но оставался неодолимым.

23 августа

И пока они ели, мама сказала:

– Митя сходи за сахаром, а Саша тебе поможет.

Сашка опустил глаза в тарелку. Стоять в очереди с его характером невыносимо. У него шило в одном месте, так про него все говорят, даже Митькина мама. Но отказать, сославшись на неотложные дела, Сашка не решился.

Взяв чистые наволочки под сахар, – магазинный бумажный кулёк может запросто порваться, – Сашка пошел с Митькой в центр. Там стоит киоск, где по талонам дают сахар.

Талоны Митька крепко держит в руке, а то положишь в карман – или потеряешь, или украдут. Уж тогда мать всыплет по первое число. Поэтому, держа в руках по наволочке, они направились к центру. И пока шли, репродукторы объявили воздушную тревогу, уже третью за этот день. Все посмотрели на чистое небо и, успокоившись, продолжили свои дела.

Торчать полдня на жаре возле киоска, а меньше не получится, представлялось им невыразимой тоской. Все знают, и Митька и Сашка тоже, что продавщица тётя Катя медлительна, как черепаха. А уж взвешивает – тютелька в тютельку. Никогда не ошибётся.

Мысли о бесполезной потере времени ни Митьку, ни тем более Сашку не радовали. Но что делать, раз надо. Едва пристроились в хвост очереди, как из репродуктора, висевшего на столбе, раздался голос:

– Граждане, воздушная тревога!

Полная женщина была третьей в очереди, занервничала и, подняв голову к репродуктору, возмутилась:

– Объявляете, объявляете, только и делаете, что