Кружилиха. Евдокия - Вера Федоровна Панова

Они помогали ей. После своего первого несчастного опыта она, преодолевая гордость, стала обращаться к ним за консультацией. По-прежнему, чуть какая заминка, бежала в техническую библиотеку. Она называла библиотеку: мой пункт первой помощи.

Она чувствовала, что постепенно выходит из пеленок.

Ей поручили сделать оправку для обработки шестерен – она сделала, и над нею уже не смеялись. Потом сделала чертежи приспособлений для обработки цилиндра.

Теперь она не чувствовала себя скованной, когда разговаривала с более опытными работниками. У нее еще не было их квалификации, но они говорили на одном языке.

– Девица самолюбивая и с характером, – говорил старик Веденеев.

У старика это было самое счастливое время его жизни. Все ладилось на заводе и дома. Павла выбрали в бюро парторганизации, он шел в большие руководители. Маленький Никитка рос красивым, здоровым мальчиком. Андрей стал художником. Он пишет картину, в которой прославит Кружилиху. Написав картину, поедет в заграничную командировку. Они поженятся с Нонной Сергеевной, будет пара – загляденье.

Портила музыку одна Марийка: то выходит замуж, то разводится, противно смотреть. Как она выросла такая под Мариамниной рукой?.. Зато невестками обеими можно будет гордиться: Катерина – достойная женщина и хороший работник, и Нонна Сергеевна… Нонна Сергеевна – умница. Туда взойдет, куда простенькой Катерине и не мечтать взойти. Ровня Андрею.

Старик со стыдом вспоминал, как он противился желанию Андрея стать художником. С малых лет Андрей рисовал картинки. Он рисовал их и бросал где попало, а Мариамна, по приказанию мужа, подбирала и прятала. Когда приходили гости, Никита Трофимыч выносил картинки и говорил с притворным равнодушием:

– Вот Андрюша еще картинки нарисовал…

Гости смотрели и удивлялись, откуда у мальчика такие способности.

Но когда Андрей подрос и стал проситься, чтобы его отдали в школу, где учат рисованию, старик встревожился. Уедет, оторвется от семьи. Будет водиться с товарищами, которые не знают, что такое труд, а это самая плохая компания. Начнет пить и сопьется, тем дело и кончится. Мало ли у кого какие способности. Вот у него, Никиты Трофимыча, смолоду была склонность к музыке, он играл на корнет-а-пистоне, а не пошел же в музыканты. Есть для мужчины более достойные занятия, особенно в наше время, когда каждый должен беспокоиться о пользе государства и общества. Нравится рисовать – рисуй на здоровье, никто не запрещает. Но избери главное дело жизни, ему себя и посвяти. Картинки не могут быть главным делом жизни. Я, конечно, не говорю о выдающихся гениях: это единицы.

– Нет, – ответил мальчик Андрей с задумчивой улыбкой, – картинки могут быть главным делом жизни.

Он настоял на своем и поехал учиться в Москву, потом в Ленинград. Павел был в этом споре на стороне Андрея. Старик обиделся и долго сердился на обоих сыновей, а потом ему было неловко вспоминать об этом.

Андрей приезжал каждый год на каникулы, и вот теперь не остался в Ленинграде, где ему предлагали хорошую службу, а вернулся домой и беседует с Нонной Сергеевной о чем-то таком умном и важном, что старик Веденеев не все понимает, хотя и слушает из соседней комнаты, стараясь не пропустить ни слова…

– Единственный метод искусства, – говорит Андрей, – это правда. Все другие порочны.

«Хорошо говорит, – думает старик Веденеев. – Все, что не правда, все порочно».

– Правда, – говорит Нонна, – то есть реализм. Боюсь, не пресно ли это.

«А ты не бойся, – думает старик Веденеев, – он знает, что говорит; тебе бояться нечего».

– Жизнь не может быть пресной, – говорит Андрей. – Наша жизнь благородное, вольно растущее дерево. Нелепо вешать на это дерево елочные украшения; оно и без них прекрасно.

– Мне кажется, – говорит Нонна, – что вы обедняете искусство.

– А мне кажется, – с живостью говорит Андрей, – что вы об этом судите непродуманно.

«Получила?» – думает старик Веденеев.

– Ну, конечно, – лениво говорит Нонна. – Я занимаюсь другими вопросами.

– Реализм, – говорит Андрей, – настолько широк и могуч, что вмещает в себя все остальные методы.

– Говорите проще, – просит Нонна, – не показывайте свою образованность. Что вы этим хотите сказать?

«Ага, сдалась!» – думает старик Веденеев. Он снимает очки и вытирает пот, выступивший на лбу от напряжения мысли…

Все же, когда они объяснятся? Каждый день вместе. Беседуют часами. Беседы, прогулки – все это прекрасно, но девушка ждет, чтобы с ней объяснились.

Андрей писал картину: река, розовый туман над рекой, на том берегу, сквозь розовый туман, – трубы Кружилихи. Он уезжал в город перед зарей, на исходе ночи; перебирался на тот берег и до полудня писал свою картину. Он загорел, как рыбак, и среди разговоров вдруг задумывался и начинал кусать губы: он думал о картине.

Однажды он показал ее Нонне.

– Ну? – спросил он. – Как?

Она сказала:

– Андрюша, вы знаете, я в этом ничего не понимаю.

– Нравится или не нравится? – спросил он отрывисто.

– Нравится, – сказала она.

– А что вам больше всего нравится?

Она подумала и сказала:

– Вот это облако.

– Вы действительно ни черта не понимаете, – сказал он и закрыл картину тряпкой. – А замуж за меня вы можете выйти?

Она засмеялась.

– Вам это очень нужно?

– Очень, – сказал он. – Я из-за вас не остался в Ленинграде. – И он обнял ее и сказал: – Нонна!..

Она отстранила его руки.

– Нет, пожалуйста.

– Нет?

– Нет.

…Не понимают обыкновенной человеческой дружбы. Если ей нравится ходить с ним по окрестностям и любоваться пейзажами, это вовсе не значит, что она готова быть около него всю жизнь.

У Мариамны – слух как у кошки: все слышала. Подслушала – хоть была за две комнаты, – как Андрей сделал жиличке предложение, а та отказала. В тот же вечер Мариамна рассказала об этом Никите Трофимычу.

Старик пришел в ярость: что же она о себе думает, жиличка? Какого мужа ей надо? Андрей – ей не пара?..

– Андрюша, – сказал он, оставшись с сыном наедине, – ты как хочешь, а я ее на квартире держать не буду.

Андрей посмотрел на него пристально и сказал:

– Вот что, папа… – Он помолчал. – Пусть она живет. Можешь ты это сделать для меня?

– Сынок, – сказал Веденеев ласково, – я же вижу, что вся твоя жизнь около нее. И мне за тебя обидно; пойми.

– Пусть она живет, – повторил Андрей, встал и вышел.

Старик наблюдал с болью в сердце: ничего не изменилось. Нонна по-прежнему разговаривала и смеялась, а Андрей – как пришитый около нее…

«Сколько слов сказано, – думал Никита Трофимыч, слушая их разговоры, – сколько слов хороших – и все напрасно, и такой человек, как Андрюша, страдает зря».

И о заграничной командировке больше ни слова. Картину увезли в Москву,