Камни падают в море - Александр Николаевич Туницкий

и, пригнувшись, побежит по болотцу, взберется на взгорок. Он так быстро преодолеет пятнадцать или двадцать шагов, отделяющих взгорок от дзота, что гитлеровцы не успеют подскочить к пулемету и взяться за его рукоятки. Казалось ему, что он уже слышит хруст гильз и осколков. Вслед за этим он слегка уклонится вправо, к валяющейся на склоне кургана металлической бочке из-под бензина. Рядом с бочкой есть ямка, видимо заброшенный окоп, в нем в случае необходимости можно будет на несколько минут укрыться, если гитлеровцы все-таки успеют открыть огонь. После этого он отбежит в сторону и упадет невдалеке от дзота, в недосягаемом для пулемета месте, и будет кидать в дверь гранаты. В такую жару дверь будет непременно раскрыта настежь. Вплотную за ним побежит Петров, Дубонос и Тиунов забегут с противоположной стороны, слева.

Волков плохо спал: ведь не каждый день при свете, на виду у всех, приходится штурмовать дзоты! Еще он плохо спал потому, что гитлеровцы до самого рассвета все стреляли и стреляли из минометов. Две или три мины взорвались на перекрытии блиндажа, всех обсыпало землей, и дышать стало трудно из-за дыма, который заполз в блиндаж. Как же тут спокойно спать, если над головой с треском и звоном взрываются мины, людей осыпает землей и вонючий дым заползает в блиндаж! Наконец плохо спал Волков и потому, что не то что страшно, а как-то щекотно было думать о своей участи. Хорошо еще, что о Тане в эту ночь Волков не думал. Он отгонял от себя эти мысли. И в самом деле: лучше не думать о любимой, если через несколько часов предстоит штурмовать дзот.

На дне траншеи, прижавшись к песчаным стенкам, на корточках сидели солдаты, и, когда Волков вышел из блиндажа, все постарались заглянуть ему в лицо. А Куныкин слегка улыбнулся и тихо, сочувственно спросил:

— Чего притих-то?

Слова эти задели Волкова. Совсем он не притих, просто хочется пить: в блиндаж ночью нашло столько дыма, что в горле пересохло. А кроме того, здорово хочется есть. Что же он, Волков, в горелки будет в траншее играть?

После завтрака Волкова, Петрова, Дубоноса и Тиунова вызвал командир батальона. Они провели в блиндаже командира час или два, обсуждая подробности задания, договариваясь с артиллеристами, пулеметчиками и минометчиками.

И на командном пункте и в траншее, куда снова пришел Волков, он ловил на себе встревоженные, озабоченные взгляды. Они и волновали его и слегка раздражали. Ведь дзот был так близко, поднявшееся уже на середину неба солнце так радостно грело, а на переднем крае было так непривычно спокойно и прилетевшая к траншеям неведомо откуда стая воробьев так беззаботно чирикала, а главное — все было так хорошо продумано и взвешено, что Волков не верил ни во что худое, все должно было обойтись удачно.

Однако сейчас из-за этих взглядов товарищей и из-за того, что время приближалось к полудню, он почувствовал тревогу. Она пришла неожиданно и медленно вползала в сердце.

Совсем против воли Волков припомнил ту тихую ночь, крыльцо, взволнованный Танин голос, в котором слышались и тоска, и радость, и душевная боль, и раскрывшаяся любовь. Он явственно представил ее чистые голубые глаза, всю ее фигуру.

Нет, никак невозможно было обмануть эти глаза! Волков приободрился, повел плечами, и ему захотелось рассказать товарищам что-нибудь веселое, беззаботное, далекое от войны.

Раньше Волков не знал, что сможет заинтересовать своей болтовней взрослых, серьезных людей. Но недавно он увидел, что слушают его внимательно, с улыбками и что шутки его быстро расходятся во взводе, а иногда и в роте. И в последние дни он часто рассказывал всякие случаи и события.

До начала штурма дзота оставалось совсем немного, Волков решил пройтись по траншее из конца в конец. Ему повстречался какой-то незнакомый солдат. Он ногой катил по середине траншеи пустой бочонок. Волков посторонился, и все-таки бочонок задел его. О котелок, притороченный к ремню солдата, он порвал рукав гимнастерки.

Мгновенно в Волкове вспыхнула злоба против солдата с бочонком: ведет себя так, будто он не на переднем крае, а на усадьбе МТС или во дворе магазина сельпо. Да еще и не умеет аккуратно приторачивать котелок. Странный какой-то парень!

Усилием воли Волков заставил себя успокоиться. Нельзя злиться из-за пустяков. Он вернулся к солдатам, присел на корточки у перекрестка двух траншей, деловито отвернул край пилотки, вынул иголку и вдруг почувствовал, что хорошее настроение возвращается к нему.

— Я так полагаю: сделаем! Главное — момент схватить, не потеряться, удача в деле приходит, всего не рассчитаешь, — обращаясь к присевшим рядом солдатам, начал Волков. Он поплевал на нитку, повертел ее кончик в пальцах, старательно прицелился, прищурив левый глаз, и вдел в игольное ушко; полминуты подумал: — Хотите знать: момент умело схватить — жизнь можно повернуть. Парень с нашего прииска, знакомец мой, Василий Двуреченский, два года своего момента ждал, а схватил по самой пустячной причине — по причине зубной боли…

В это время в траншее показался командир взвода лейтенант Кусуров. Он остановился невдалеке от Волкова, мельком, но внимательно глянул в его красивое, мальчишески озорное лицо, свернул папиросу, закурил, слегка улыбнулся, перевел взгляд на присевшего рядом с Волковым Петрова, коренастого, медлительного в движениях, наделенного редкостной физической силой солдата, и молча отошел. Солдаты, сидевшие на дне траншеи, озабоченно и понимающе глянули на лейтенанта. Волков, не прерывая рассказа, поднял голову, по солнцу определяя время.

— Полюбил Василий парикмахершу Ирочку, по всяким там перманентам работала, ладная была девушка, пышная, с осанкой. Посватался Василий, да вышел ему отказ. «Никакого такого интереса у меня к вам нет, — говорит Ирочка, — а нравятся мне одни только военные и гражданские летчики». Василий намекает: «Самая, можно сказать, перелетная профессия; наша золотоискательская специальность не в пример лучше». И тянулась у них эта канитель без малого два года. Совсем уже вроде соглашается девушка, потом опять за старое. Но вот как-то в воскресный день, когда зубной врач у нас в больнице не принимал, заболел у Ирочки под пломбой зуб, и не так чтобы немножко заболел, а мочи-терпения нет…

Волков перекусил нитку, обхватил руками голову и качнулся из стороны в сторону, изображая человека, страдающего нестерпимой зубной болью. Мальчишеское, немного веснушчатое, округлое лицо его так смешно передернулось, что солдаты невольно засмеялись, а Куныкин, сидевший напротив Волкова, хлопнул себя по коленке, проговорив восхищенно: «От дает!» И оглядел всех.

— Узнал об этом Василий — и к дежурной фельдшерице: «Спасите человека!» Дала ему фельдшерица капель. Вбегает Василий к Ирочке, в сенях от поспешности чуть старушку матушку