В сердце войны - Александр Николаевич Карпов

– Пахнут еще! – с удовольствием заметил Витя, не обратив внимания на удивление друга, который изумился осведомленности товарища.

Винтовочные гильзы на всей улице были только у Вити. Ни у кого из мальчишек его возраста их больше не было, только у ребят постарше. Несколько десятков стреляных винтовочных гильз выполняли роль игрушечных солдатиков в играх дома и во дворе. А если начиналась его самая любимая, а потому вполне привычная детворе игра в войнушку, то богатство Витьки играло роль армейского склада военного имущества. А ему самому доставалась роль подносчика патронов к игрушечному станковому пулемету. Недостатка в таком оружии у ребят не было. Именно Лехин отец, воевавший в Гражданскую войну в пулеметной команде, изготовил из дерева и подручных материалов вполне достоверную копию «Максима», успешно применявшуюся в игрушечных боях на уличных фронтах.

Среди нескольких десятков рассыпанных по земле винтовочных гильз Витя нашел одну, которая была точной копией тех, что все еще хранились у него в тайнике за сараем. Он стал вертеть ее в пальцах и сравнивать с теми, что во множестве лежали вокруг. Зажав гильзу в ладони, он провел большим пальцем по ней, пока не наткнулся ногтем на выступающую закраину. Он внимательно посмотрел на нее, еще раз повертел в ладони. Затем перевернул гильзу и стал рассматривать донце.

– Наша! – тихо сказал он сам себе. –  Наша!

Витя с трудом проглотил накопившуюся во рту слюну. Он крепко сжал в кулаке свою находку, снова повторив сам себе:

– Наша!

После чего мальчик выбросил на землю из карманов пальто только что подобранные на земле гильзы.

– Ты что делаешь? – возмутился Леха, не понимая неожиданного действия своего друга.

– Это не наши! Это немецкие! Брось их и не подбирай! – Витя смотрел прямо в глаза товарищу.

Тот, медленно поднявшись, стал резко сбрасывать на землю свою добычу, не привычно для себя подчинившись другу и по-детски понимая, что в данный момент Витей руководило самое настоящее чувство патриотизма.

– Возьми эту, она наша, –  мальчик протянул Лехе подобранную на земле гильзу с выступающей закраиной, –  точно тебе говорю.

Они оба стали рассматривать находку Вити.

– Как думаешь, пуля от нее кого-нибудь из немцев убила? – спросил соседский мальчик.

– Хотелось бы! – вполне по-взрослому ответил Витя.

Они вышли на перекресток своей улицы и соседней. Картина этого места не сильно отличалась от той, что ребята уже видели недалеко от дома. Несколько воронок, поваленные заборы и изгороди, сгоревшие строения, покрытый копотью остов лежащей на боку разбитой грузовой машины.

– Пойдем поближе посмотрим, –  предложил Леха.

– Нет, давай лучше Цыгана найдем. Тут дом его тетки, –  ответил Витя и отправился на поиски старого друга, который после убийства гитлеровцем матери переехал с сестрой к родственнице.

Мальчишки миновали три высоких раскидистых дерева, служивших ориентиром, по которому они определяли деревянный дом тетки Цыгана. Прошли еще несколько шагов, удивленно рассматривая несколько разрушенных и сожженных домов, и вдруг Витя остановился как вкопанный. Его глаза заскользили по когда-то стоявшим на улице жилым постройкам и тому, что от них осталось.

– Цыган! – вскрикнул он. –  Цыган!

Он дернулся в сторону обуглившихся бревен и торчавшей черной от копоти кирпичной трубы. Среди развалин виднелись только остатки разрушенного огнем домашнего скарба, который уже ни на что не годился. Как памятник висела на воротном столбе драная телогрейка, рядом валялся на земле расколотый чугунок. Вход на двор перегораживало поваленное дерево с обгоревшей кроной.

Мальчики замерли на месте. Они встали неподвижно, глядя на развалины, как в пустоту.

– Пойдем отсюда, –  очнулся первым Леха. –  Цыгана тут нет.

Витя побрел за другом, оглядываясь на пепелище в надежде на то, что вот-вот увидит своего товарища, который внезапно появится и будет привычно сиять своей улыбкой на смуглом лице, за которое и получил от ребят свою приметную кличку.

Они отправились к школе, в которой учились, решив посмотреть на нее, но едва миновали первый же поворот, как наткнулись на немецких солдат, стоявших возле одного из домов на углу улицы. Один из гитлеровцев отделился от группы своих сослуживцев и, направившись к ребятам, стал отгонять их взмахами руки. Витя и Леха сразу подчинились ему и ушли в сторону с намерением обойти это место по соседней улице. И, лишь сделав несколько шагов, Витя заметил появившуюся из-за бесформенной груды камней небритую голову в грязной, выгоревшей еще под летним солнцем пилотке. Голова появилась и снова скрылась. От того места, где она замелькала, полетели с равными интервалами времени камни.

– Опять пленные солдаты работают? – с горечью и обидой в голосе спросил Витя друга.

– Похоже на то, –  ответил Леха, –  прямо как те, что возле нас траншеи копали.

Ребята спешно покинули это место. Вите вспомнился отец. Красивый, в военной форме, опоясанный ремнем и портупеей, с командирской сумкой на бедре, в фуражке. Его вид никак не ассоциировался у мальчика с теми, кого он видел грязными и небритыми, работавшими под контролем и охраной немцев. Он вспомнил, как отец вернулся домой после участия в походе в Западную Белоруссию. Худой, с ввалившимися щеками, бурого цвета кожей от въевшейся в нее грязи, в гимнастерке с почти почерневшим подворотничком, в закопченной, пропахшей дымом шинели. Он начал раздеваться еще с порога, бросая на пол то, что снимал с себя.

– Настя, прожаривай в печи, потом стирать будем! – громко говорил он супруге.

– Ой, вшей-то, наверное, привез! – строгим голосом не то причитала, не то ругалась бабушка. –  На кровать не смей садиться. Сиди на стуле, пока я баню растоплю.

Тогда ничто не могло остановить радость сына от возвращения с войны отца. Он крепко приник к пахнущей потом нательной рубахе, обнял дорогого ему человека. И сидел так у него на коленях под ворчание бабушки, в конечном итоге заставившей внука идти в баню вместе с отцом из-за опасения подцепить «вшей и заразу еще какую-нибудь». И хоть бани у них не было – вместо нее использовалась перегороженная часть бревенчатого сарая, –  мытье с отцом было частью самого лучшего на то время мероприятия, после которого разомлевший Витя крепко уснул, а взрослые устроили праздничный ужин, отметив счастливое возвращение старшего мужчины в доме.

Вспоминая это, мальчик почти не смотрел вперед, уставившись себе под ноги. Так он шел до тех пор, пока не уткнулся в спину товарища, остановившегося перед очередной страшной картиной войны. Одинокая худая лошаденка, запряженная в обыкновенную деревенскую телегу, коих во множестве хватало в городе и в его окрестностях, стояла за углом чудом уцелевшего в уличных боях низенького строения с обветшалой крышей. На полянке перед ним лежали в неестественных позах несколько