Сталинград: дорога в никуда - Анатолий Алексеевич Матвеев

Но присмотревшись, Иван заметил, что тот перебирает лапками, порадовался этому. И сказал, обращаясь к новому знакомцу:

– Что, брат, и тебя война пылью обсыпала?

И добавил:

– Тоже небось не сладко. Вон, и травы-то хорошей нет.

А подумав, продолжил:

– С таких харчей не располнеешь.

Хотел Иван дать зелёную травинку кузнечику, но ничего и близко, и вдали не было. Кругом один пыльный сухостой. А его никто есть не будет.

– Да, брат, на войне всем не сахар.

– И с кем ты разговариваешь? – поинтересовался подошедший Сашок.

– Да вот живность объявилась на нашей территории.

Взводный, прищурившись одним глазом, посмотрел на кузнечика, улыбнулся и подхватил шутку:

– Намекаешь, надо его на довольствие поставить?

– А что, запишем красноармеец Кузнечик. Глядишь, на него лишнюю пайку и дадут.

– Может, ты и прав, – согласился Сашок.

– Ну не траву же пожухлую есть. Он же не корова, сеном не питается.

– А чем? – поинтересовался взводный.

– Чем-чем, не знаю чем, – пожимая плечами, ответил Иван.

Пока они рассуждали, не заметили, как возле них собрался весь народ.

Новое развлечение, раньше не наблюдаемое, а потому не привлекавшее внимания, появилось во взводе. Всем хотелось посмотреть на нового жильца, а некоторым даже потрогать.

Но Иван был начеку, останавливал словами:

– Не трогай, испугаешь.

А особо ретивым бил по рукам и возмущался:

– Дай вам волю, всё затопчете.

И на них же выругался ласково:

– Охломоны.

Целый день тишины, взвод обсуждал кузнечика, сожалея, что нет такого маленького обмундирования, чтобы одеть его по всей форме. И все смеялись, рассуждая о новом пополнении.

А оно, это пополнение, даже и не знало об этом, продолжая сидеть, как и сидело. Иван даже подумал:

– Может, он тоже контужен.

И ему стало жаль нового соседа. В обед, нацепив на травинку кусочек хлеба, подал новому знакомцу. Но тот есть не стал. И Иван согласился с ним, сказал извиняющимся голосом:

– Твоя правда, харчи не ахти какие. Но где других-то взять? Сам видишь – война кругом.

Кузнечик молчал, соглашаясь с ним. А Иван продолжал, обращаясь к нему:

– Ты бы себе, брат, окоп вырыл. А то, неровен час, грохнет так, что костей не соберёшь. Немец шутить не будет.

Иван ещё долго разговаривал бы с кузнечиком. Но день приближался к ночи, и после не очень сытного ужина, пожелав кузнечику спокойной ночи, уже сам подумывал пристроиться спать, как неожиданно в сумерках на позиции прибежал ротный.

В одной руке держал гранату, в другой пистолет и приказал немедленно отойти на новые позиции.

– Отступать, – невесело скомандовал взводный, выслушав приказ начальства.

Ему тоже, как и всем, на ночь глядя, тащиться неизвестно куда и маяться от безделья, пока взвод копает окопы. Это не радовало.

Хорошо, что ночью немецкие самолёты не летают.

Отступать, когда барахла с каждым днём всё меньше и меньше, легко. Собирать, кроме лопат и топоров, было нечего.

И Иван подумал, что, если так дальше пойдёт, у него из обмундирования одни портянки останутся.

Перед тем как выбраться из окопа, Иван подошел к тому месту, где по его прикидкам должен сидеть кузнечик, и сказал с легкой грустью, возникающей при расставании с новым, но приятным знакомым:

– Прощай, брат. Ты тут сильно не скучай. Мы скоро вернёмся.

Подумал, потоптавшись на месте, и добавил:

– Все одно вернёмся. Осталось недалеко до города, за один день дойти можно. Как немец ни упирается, а все же он побежит назад. Недалек тот день, когда вся страна будет свободной. Так что, брат, не отчаивайся. Жди нас.

Хорошо бы его было взять с собой. Пустой спичечный коробок для него бы нашли. Но где его отыскать в такую темень.

В наступившей на мгновение тишине стало слышно, как застрекотал кузнечик.

И все во взводе вспомнили про него, и всем стало грустно уходить с обжитого места и от нового знакомца.

Война не ждёт. Война торопит. У неё своё время. Для кого-то оно остановилось, для кого-то ещё продолжает идти. И в этом времени нет ни часов, ни минут, а есть кровавые события, которые, следуя одно за другим, и обозначают время войны.

74‑й разъезд

Взвод выбрался на дорогу и пошел в направлении города.

Ивану казалось, что сейчас упадёт на землю и не хватит сил подняться, а будет лежать до тех пор, пока не заболят бока.

Но ноги всё несли и несли, и не было конца движению истомлённых войной людей.

Где им обозначено место, никто не знал. Шли, пока не остановят и скажут: здесь линия обороны.

Хорошо если овражек рядом, можно худо-бедно хоть не блиндажик вырыть, а нору. Всё крыша над головой. А уж заберёшься туда, и жить становится веселей.

Но взводу, да и всей роте, не повезло. Место выпало в чистом поле. Как говорится, сто верст – степь вперёд, сто вёрст – назад. Как хочешь, так и крутись. И если б не железнодорожный разъезд между станциями Абганерово и Тингута, то и не поймёшь, где ты находишься.

Уже утром на стоявшем прямо километровом столбе разглядели черные на белом фоне цифры 74.

Таких разъездов тысячи по России. Водонапорная башня с водоразборной колонкой, полуразрушенный, почти пустой угольный пакгауз, будка обходчика с вывороченным окном и два семафора, обозначающие вход и выход. Правда, один, вырванный взрывом бомбы, лежал на рельсах, перегораживая дорогу. Семафор с другой стороны стоял как ни в чем не бывало и показывал «путь открыт».

И никто, никогда, в никакие времена не узнал бы о существовании разъезда, кроме тех, кому случалось проезжать мимо, и тех, кто обслуживал это техническое сооружение. Если бы не война.

И вдруг это ничем не примечательное место сначала обвели кружочками на топографических картах, а потом название зазвучало в приказах о наступлении с той и другой стороны. И наконец, название «74‑й километр» прозвучало в сводках с фронта и появилось в газетах.

Насыпь железной дороги – хорошая линия обороны, стоит её слегка укрепить, отрыть окопы.

Перед тем как копать, Иван сходил к водонапорной башне с надеждой на остатки воды и не столько для питья, а так, хотя бы руки намочить и лицо ополоснуть. Но пробитая снарядами и осколками башня не оправдала его надежды. Кроме пыли и песка, в ней ничего не было.

Светало. В будке обходчика на двери висел замок. Иван заглянул внутрь через оконный проём без рамы. У стены топчан, в противоположном углу у двери буржуйка, две опрокинутые табуретки