Наглое игнорирование. Другая повесть - Николай Берг

Отмечал виденное и слышанное, но без эмоций, словно душу контузили, и сейчас она, покалеченная, свернулась в комочек и замерла. Слишком много за один день вывалилось на обычного человека, хоть и военного и обученного страной и государством именно для того, чтобы в военном безобразии лютости и хаосе он мог нормально работать. То есть убивать чужих людей, тоже военных, но иного государства, и мешать им убивать наших.

Берестов отстраненно попытался разобраться в своих ощущениях и чувствах. Он был человеком педантичным и любил, чтобы во всем был порядок. А сейчас все было как-то совсем непонятно и это мешало сосредоточиться. Давило чувство вины. За многое и перед многими. Все получилось из рук вон плохо, на нормах маскировки не настоял, от бомбежки не спас, жена погибла, и, к стыду большому, ее смерть как-то еще была непонятна, то есть умом понимал, что все, а смысла в этом понимании почему-то не было, словно читал азбучное «мама мыла раму» равнодушно и не представляя – зачем это делает. Может, еще и потому, что погибло сегодня прямо у него на глазах много людей, запредельно много для обычного человека. И сам, своими же руками послал уцелевших в город, а там уже хозяйничали немцы. С другой стороны, почему-то стало легко. Неприятно легко. Кончилось все. Вообще. Остался один. И почему-то чувствовал, что быть ему – осталось недолго. Мясорубка слишком громадная. Несопоставима с мизерностью одной человеческой жизни. Следующая пуля или что там еще прилетит – его. И все. Он как-то отупел, смирился и угомонился. Не о чем хлопотать. Можно уже успокоиться и никуда уже не торопиться.

Из этого полузабытья вышиб высунувшийся из открытого по жаре люка чумазый танкист, прогорланивший весело:

– Станция Хацапетовка! Приехали, бронепоезд дальше не идет, всем освободить вагоны! Закурить и оправиться!

Берестов очнулся от оцепенения, оглянулся вокруг. Знакомые белые халаты, палатки точно те же, только с этих кто-то содрал опознавательные нашитые знаки – белые квадраты с красными крестами, отчего на выгоревшей ткани четко видны были ярко-зеленые участки. И суета знакомая, раненые везде стоят, лежат, сидят, гомон в воздухе. А развернуты в леске, под ветками, домишки какие-то видны еще. Пуганые уже, или тут НШ поумнее Берестова. Ну или просто понастырнее.

С трудом отцепил руки от танка, тяжело, по-стариковски спрыгнул на землю. Немного растерялся: «А чего ж мне теперь делать?» Но при этом растерянность была тоже поганой, не деятельной в плане «Е-мае, куды ж бечь, за что первей хвататься?!», а какой-то упаднической: «Стремиться не к чему, торопиться незачем, зачем я тут вообще, и к чему все это?»

Пока думал, прибежал шарообразный человек в белом халате, маловатого ему размера, отчего казалось, что воздушный шарик надули и пуговки сейчас поотлетают. Раненых с танка сняли, потом танкисты потащили их туда, куда этот шарик показал, а сам человечек обрадованно подлетел к приунывшему и растерявшемуся Берестову.

– Вы – медик? Это прекрасно! У нас страшная, катастрофическая нехватка рук! – за секунду выпалил человек в халате, цепко хватая ошалевшего от напора старлея за грязный рукав гимнастерки.

– Не, я – не мдик! – буркнул старлей, делая безуспешные попытки отцепить этот репей от рукава и соображая – а кто это вообще? С одной стороны, как работавший в медицине и знающий тайные знаки этой профессии, начштаба отлично знал, что такие новомодные халаты, застегивающиеся спереди на пуговички, носят только чины и особы приближенные к начальству, остальные таскают обычные балахоны с завязками на спине, с другой – халат явно не по размеру. Так что вроде как чин, но странноватый.

– Но танкисты сказали, что вы – последний из медсанбата соседней дивизии!

Берестов старательно и через силу прожевал кашу во рту, доложившись почти по форме, что он – адъютант старший медсанбата такой-то дивизии. Бывший начальник, бывшего медсанбата – подумалось ему. Говорить такое вслух не стал, доложил, что разбомбили, потом окончательно уничтожили приехавшие мотоциклисты. Показал печать и сумки с документами, полез было за удостоверением, но шарик отмахнулся. Печати ему хватило за глаза и за уши. Отрекомендовался помполитом этого соседского санбата и настырно потащил вялого старлея за собой. То, что он вчерашний штатский и сидит не в своей тарелке, чувствовалось сразу. Зато напористости хватает.

Впер прямо в хирургическую палатку, где злющая тощая баба, как раз рывшаяся в разъятом пузе лежащего на столе беспамятного раненого, облаяла матерно, не хуже портового грузчика, и помполита, и Берестова, и еще десяток порций брани улетели в пространство безотносительно. Вид у этой ведьмы был жутковатый, а красные белки глаз точно говорили, что дня три она уже не спала вообще. Халат у нее и колпак, и маска на лице – все было в засохшей и свежей крови, руки по локоть в красном, спорить с ней явно не стоило. Зло и сухо сказала в конце, как отрезала:

– Начштаба нового ввести в дело, немедленно пусть приступает к обязанностям, приказ оформим задним числом, в смысле все потом, работать надо. И встряхните его, а то сонная тетеря, а не командир. Всё, вон отсюда!

Опять мерзко залязгали инструменты. Жуткий звук для любого, который лежал на операционном столе, а уж старлей не так давно належался на ложе скорби вдоволь. Его отчетливо передернуло. И – как-то встряхнуло.

В этом медсанбате были те же беды, но на новый лад. Опять лютая нехватка людей, особенно – специалистов, мизер хирургов – правда, все-таки двое тут работало, потери глупые от немецкой авиации – правда, этих проштурмовали пару раз истребители, бомберы поздно спохватились, медики выводы сделали быстро, битье действительно определяет сознание. И вал раненых, потоп какой-то просто. Адъютант старший пропал без вести вместе с грузовиком вчера, и десяток санитаров куда-то делся. Оружия у персонала не было никакого, зато у сортировочной палатки валялась гора винтовок, раненые с собой притащили. В общем – что было видно и сразу же по прибытии – хаос и неразбериха.

Берестов включился в работу – благо все же в мирное еще время многое успел узнать и понять. Главное – он, в отличие от многих, четко понимал всю мудрую организацию помощи раненым. Чем дальше в тыл, тем квалифицированнее и серьезнее. В самом начале – на передовой – только кровь остановить, да перебитую конечность зафиксировать, чтоб не болталась, острыми костяными отломками деря мясо, нервы и сосуды и ухудшая состояние еще больше. Батальон – уже фельдшер вступает в дело. Полк – уже врач помогает, а в медсанбате и хирурги есть. И спасенного раненого –