Александр Граков - Дикие гуси

Может, стихотворение помогло скоротать время, может, азеры подустали переводить взрывчатку и решили взять тайм-аут — как бы там ни было, шквал огня пошел на убыль.

— Оцэ ж надо! — задумчиво проронил хохол. — Скики вжэ напысано про оту вийну! А хто ж напышэ про оцю? — ткнул он пальцем над головой.

— Я напишу! — твердо пообещал Олег. — И очень скоро! Потому что…

Закончить он не успел: прямо им на голову с бруствера свалился «второй номер» Петра — сменщик у пулемета, старый уже «военкоматовец» Гурген.

Хохол так заматерился, что перекрыл очередной взрыв, схватил помощника за горло — насколько позволяла ширина окопа, и заорал ему в лицо:

— Ты шо ж робыш, хрэн моржовый! Снарядом нэ зачэпыло, так ты своею засушэною мъясорубкою потрощищ! Твою маму за ногу!

Гурген уставил на них квадратные, ничего не понимающие глаза. Хохол коротким тычком в зубы привел его в чувство.

— Устраивайся, братику, докы скинчыться отой концерт! — указал после широким жестом на место возле своего неразлучного ПК.

Последние его слова заглушил мощнейший взрыв за самым бруствером. Их щедро присыпало землей, взвыли над окопом осколки, а Гурген вдруг дико захохотал, тыча пальцем себе под ноги. Петро с Олегом взглянули туда: осколок фугаса прошел сквозь толщу земли и согнул пулемет, стоящий на сошках в окопе. А у второго номера при виде этого зрелища, кажется, окончательно «поехала крыша».

— Концерт, говоришь? — он взглянул на Петра отчаянно-весело. — Тогда я приглашаю вас на танец!

И рванулся из окопа туда, наверх. Руссаки на мгновение оторопели, а Гурген, уже на бруствере, мечтательно закрыл глаза и закружился на месте, напевая — «а-ла-ла-ла, ла-ла, ла-ла…»

— Назад, придурок!

Они одновременно бросились к безумцу, ухватили его за ноги и рванули вниз — в относительно безопасную узкую щель. Поздно! Еще один, давящий на барабанные перепонки взрыв гахнул точно в той же воронке за бруствером. По теории вероятности, снаряд или бомба попадают в одно и то же место — один из десяти тысяч. Этот, наверное, и был десятитысячным… Они сдернули таки Гургена вниз… вернее то, что от него осталось — по ноге в руках у Олега и хохла. Остальные составляющие тела второго номера унесло в неизвестном направлении. Грунский стоял с оторванной конечностью и пристально вглядывался в дергающийся белый хвостик нерва, выглядывающий из глубины среза. До него еще не полностью дошло: как это так — Гургена уже нет, а нога его продолжает жить. Его состояние было такое же, как пять минут назад у покойника — на лезвии бритвы между сознанием и сумасшествием, и хохол, разглядев это вовремя, «вылечил» его так же, как до этого — своего помощника: размахнувшись, двинул в ухо и тут же толкнул его на дно окопа.

— Лягай! Бо з нас тут усих нэдомиркив пороблять!

Падая, Олег с отвращением успел швырнуть кусок Гургена к ее напарнице, Петро свой «трофей» бросил на плащ-палатку. Затем, лежа уже, принялся отчаянно блевать, от напряжения царапая пальцами стенки окопа. Хохол понимающе глядел на него.

— Було вжэ в мэнэ такэ! Промижный этап! Пройдэ и в тэбэ!

— Никогда это не пройдет! — отблевавшись, заорал Олег ему в лицо, — Пока люди будут шматовать на части себе подобных! Притерпеться к этому можно — да! Но полностью игнорировать не сможет никогда даже выживший из ума маньяк. Рано или поздно он сам себе укоротит жизнь — кошмары замучают. И ты! Ты же просто притворяешься, пытаешься уговорить самого себя, что это тебе полностью «до фонаря»! Или я не прав?

— Ты правый! — Петро ожесточенно плюнул. — Алэ хиба про цэ трэба нагадуваты?

Олег, вспомнив о пассатижах в его кармане и шелковом мешочке с вырванными, «трофейными» зубами, быстренько заткнулся и, пораженный какой-то неестественностью наверху, завертел головой, оглядываясь, затем осторожно приподнялся, выглянул, и наконец-то до него дошло: тишина была поводом для беспокойства — «мамеды» перестали обстреливать…

К окончанию их «концертной деятельности» из тысячи трехсот человек апрельского состава бригады половина команды Григоряна присутствовала-таки на постах границы НКР, но вторая половина ее личного состава была уже недееспособна: около ста убитых, остальные — раненые…

Однако при выходе на рубежи Карабаха Рашид сделал неожиданный вывод:

— Алька! — это он Грунского так называл. — Жить будем! Уже идти некуда — граница! Дальше — чисто азеровская и молоканская[16] территория, армянами никогда не пахло!

От его доводов на душе у всех повеселело.

— Выжили все же! Слава тебе, Господи, наконец-то закончилась эта дурацкая бойня, развязанная неизвестно кем и для чего!

Но… в конце апреля пришел приказ «сорок пятого» — комбрига:

— Мы на границе, поздравляю вас от всей души! Но коварный враг, опомнившись и мобилизовав все свои ресурсы, может внезапно, исподтишка когда-нибудь напасть на отвоеванные у него территории! Поэтому наша армия обороны должна и дальше громить азеров — на их территории, дабы отсечь у них даже мысль об ответном ударе. Тем более, на днях исполняется очередная годовщина геноцида армян турками в 1913 году. Можем ли мы в такую дату топтаться на месте? Конечно же, нет! Поэтому я вас призываю — будем достойны памяти наших героических предков, а значит, будем мстить! Через два дня — атаковать Там-Каракоюнлу!..

Это напутствие было подкреплено невиданным доселе обилием жратвы. Мстителям за геноцид пригнали несколько «Уралов» тушенки, масла, сгущенного молока, субпродуктов — короче, того, о чем толком никто уже и не помнил, не то чтобы помышлять. И, вслед за этим, произошло очередное «явление Христа народу»: на позиции прибыл комбат Малян в своем, естественно, «стабильном» состоянии.

— Ну, кто скажет, что ваш командир плохо о вас заботится? Однако приказываю: при атаке Тапа в вещмешках чтоб ни одной банки не было: будете передвигаться как беременные бабы! Только боекомплект и…

Его прервал один из пулеметчиков батальона, огромного роста и соответствующей комплекции, армянин Араик, по кличке «Кинг-Конг».

— Командир, а командир? Сколько можно вперед лезть, а? Или Мамвелу и его ереванским крысам в министерстве недостаточно еще трофеев, маман ку!..[17]

— Закрой рот, Марданян, я этого не слышал! — невозмутимо закончил выступление Малян. — А повторится что-либо подобное — представлю тебе возможность встретиться с эчмиадзинским комендантом!

Все прекрасно знали о «задушевных беседах» за стенами эчмиадзинской контрразведки. Да и недавний пример со Светловым не опровергал версий о тамошней «любви к ближнему», поэтому бойцам ничего не оставалось, как угрюмо заткнуться, что сделал и «Кинг-Конг». А больше желающих «критиков» не нашлось.

— Ну, тогда удачи и здоровья вам всем на ближайшее будущее! — съехидничал на прощание заботливый комбат и удалился восвояси для «решения тыловых вопросов».

На следующее утро, рано-ранешенько, в Тап «пошли прогуляться» батальонные разведчики. По их словам, «все шло прекрасно»: обследовали и облазили они село основательно. Но не учли, наверное, что азербайджанцы — тоже не дураки. Разведку они рассекретили почти сразу же, на подходе к Тапу, однако не стали им мешать, дали насмотреться вволю. А на пути их обратного выхода поставили засаду гранатометчиков с АГС-17 «Пламя».[18] Где они взяли эти штуки, за полминуты вышвыривающие до трех десятков осколочных гранат, — уму непостижимо, но факт остается фактом: разведчики погибли все, до единого. Однако перед смертью успели передать по «Аленке»: в совхозе полно людей — азеры, молокане, женщины, дети… Много, конечно, и военных, но, что самое главное, в огромном количестве трофеи: от золота на женщинах, до «Жигулей» и «Волг» сельской интеллигенции…

И уже к обеду всем полевым командирам был доведен приказ «сорок пятого»:

— Все герои-разведчики будут награждены… Посмертно… Но назавтра — любой ценой взять село! А после штурма — сжечь дотла! Молоканам вера запрещает брать в руки оружие, поэтому, братья, победа будет легкой. Смерть врагу!

— Не нравится мне в последнее время вся эта белиберда! — поделился своими мыслями с Грунским Рашид. — Грешим мы многовато — хоть по Корану возьми, хоть по Библии.

— А кто тебя сюда просил переться? — тут же перебил его Вовчик-бомж, — Сидел бы в своей Казани, жрал лепешки да запивал кумысом. А раз полез в этот бешбармак — хлебай теперь его полной ложкой. Тебе, между прочим, за это и платят!

— Что-то немногие доживают до истечения контракта! — зло огрызнулся в ответ татарин, — Особенно в последнее время. Остался, допустим, месяц-другой, и вдруг шлеп — и нет контрактника — «пропал без вести». Интересное кино получается: раз ты без вести пропавший, твою страховку родственники не получат без дополнительных о твоей судьбе сведений, а откуда им взяться, к примеру, если ты уже гниешь где-то в братской могиле среди неопознанных трупов!