Не слушай море - Саша Мельцер

с каждой секундой. Но чем ниже становился градус, тем красивее звучало пение, доносившееся уже откуда-то совсем рядом. Померещилось мне или нет, я не знал, но я отчетливо слышал контратенор Мишеля. Тот самый, каким он пел «Ноктюрн» на отчетном концерте.

Я шел не останавливаясь, и еще через пару шагов вода была уже по пояс. Куртка начала намокать, и от этого становилось тяжелее. Гаджет снова зазвонил, но его вибрация не перебивала высокие музыкальные ноты, радовавшие уши. Еще несколько шагов, и он окончательно замолк, намоченный соленой водой и безвозвратно испорченный.

Воды стало по шею. Холод уже окутал все тело. Пальцы на руках покалывало, а голеностоп начинало сводить судорогой. Еще несколько шагов, и мне залило глаза. Попытавшись вдохнуть, я глотнул воды – воздух остался на поверхности. В отличие от меня: я стремительно шел ко дну, куда не пробивался свет.

Легкие обожгло огнем. Море стихло. Зря я его послушал.

Глава 17

Сквозь закрытые веки меня ослеплял яркий свет. Под собой я чувствовал жесткую поверхность, а голоса слышались будто вдалеке, на периферии сознания. Один тембр был знакомым, а второй я никогда не слышал. Только спустя несколько секунд я понял, что первым говорил мой отец. Но, видать, от волнения его голос осип до неузнаваемости.

– Пап… – позвал я.

У меня еле получилось разлепить губы – они склеились после долгого молчания, в уголках осталась слизь. В горле так пересохло, что у меня с трудом получалось ворочать языком. Даже простое «пап» далось с большим трудом: легкие болели, губы мгновенно закровили, а глаза не было сил открыть. Сознание то возвращалось, то уплывало прочь, опять погружая меня в темноту.

Я почувствовал теплое прикосновение к своей ладони и смог кое-как приоткрыть глаза. То, что так назойливо светило мне в лицо, оказалось медицинской гудящей лампой. Твердая поверхность подо мной – кушеткой, застеленной простыней. Только спустя несколько секунд я осознал, что нахожусь в больнице, а рядом со мной сидел отец.

– Господи, ну слава богу! – воскликнул он, положив руку мне на холодную щеку. Сухие пальцы обожгли теплом. – Ну ты меня и напугал, Родь… Зачем ты в это море-то полез? Холод! Минус пять на улице!

– Сирены, – слабо проблеял я. – Море пело… Я шел к нему…

Папа попытался встать, но я вцепился в его руку.

– Я знаю, кто сирена…

– Подожди. – Отец покачал головой. – К тебе друг пришел. Он в коридоре, я позову…

Ладонь отца пришлось выпустить. Пальцы все еще были совсем слабыми, холодными. Только сейчас я понял, что меня бил сильный озноб. Сверху меня укрыли толстым ватным одеялом, и казалось, что от этого мне тяжело дышать, хотелось его поскорее сбросить. Но от холода я только посильнее натянул одеяло до подбородка.

– Какой друг? – Слабо нахмурившись, я посмотрел на дверь, за которой скрылся отец.

Пока их не было, я сосредоточился на больничной палате. Кремовые стены отдавали серым, а на уровне глаз мелькали грязные пятна: ремонта, даже косметического, явно давно не было. Мой взгляд цеплялся за что угодно, я смотрел по сторонам, пытаясь не концентрироваться на собственном шатком состоянии. К горлу то и дело подкатывала тошнота, а легкие, спрятанные в грудной клетке, все еще обжигающе ныли. Иногда я задыхался и начинал судорожно хватать воздух ртом. Врач сказал отцу, что это последствия длительного пребывания в воде. Они планировали оставить меня в больнице еще на какое-то время – я слышал это сквозь пелену, пока лежал в полубессознательном состоянии.

Дверь опять приоткрылась. Мельком взглянув на нее, я тут же отвернулся. Рядом с отцом, тихо вещая ему о чем-то, стоял Мишель, сверкая своей белозубой улыбкой. Морская гадина.

– Думаю, он будет рад тебя видеть, Миша. – Отец легко хлопнул его по плечу.

– Мишель, – с елейной улыбкой поправил Эйдлен отца. – Я очень за него волновался. Оставите нас?

Я не успел сказать отцу, чтобы тот не уходил. Он ретировался мгновенно, бросив нелепые оправдания о том, что ему нужно забрать документы у врача, узнать, в какую палату меня переводят, и заполнить какие-то данные. Чушь и бред. Я приподнялся к изголовью, скорее инстинктивно стараясь отдалиться от Мишеля, наступавшего на меня с силой танка. Так близко, того и гляди проедется.

– Что ты тут делаешь?

– Пришел тебя проведать. – Склонившись, он мягко коснулся губами моего лба, а потом нежно поправил подушку. – Ты тут, говорят, чуть не утонул.

Я сжал зубы от злости, но руки сковало слабостью, и я никак не мог его оттолкнуть. Прикосновение холодных губ отчетливо чувствовалось на горячей коже. Мишель присел на стул возле кровати, мягким движением разгладил складки на пододеяльнике.

– Тебе лучше знать, – хрипло выдавил я.

– Ну что ты. – Он покачал головой, все так же улыбаясь. Вот только глаза его оставались холодными. – Поверь, если бы я хотел, чтобы ты утонул, тебя бы не вытащили.

Поджав губы, я уставился в стену перед собой и изучал каждое пятнышко, лишь бы не встречаться с ним взглядом. В свете больничных ламп его кожа смотрелась еще бледнее обычного, а взгляд казался мне нечеловеческим. Было в этих светло-карих глазах что-то животное, почти звериное. И я избегал в них смотреть.

Мишель тоже молчал, но у меня волоски на руках вставали дыбом от одного его присутствия. Он вынудил меня на себя посмотреть – силой мысли, видимо, – и как только я встретился с этими карими глазами с желтыми крапинками, то почти забился в панике.

– Ну, ну. – Он успокаивающе похлопал меня по плечу. – Я кожей твой страх чувствую. Ты же не трусишка, Елизаров? Вон как воинственно сражался с морем… Пытался выплыть.

– Откуда знаешь?

– Рыбки нашептали, – оскалился Мишель. – Они уже хотели тебя разорвать, но я не позволил. Приберег тебя на сладкое.

Я сглотнул.

– Ты же знаешь, – продолжил Эйдлен. – Скоро премьера оперы… Хочу набраться голоса. А ты сильный контратенор, Родион. Понимаешь, к чему я клоню?

Снова дернувшись, я попытался отодвинуться от него, но Мишель цепко схватил меня за руку. Его пальцы пережали тонкую кожу запястья, и больное воображение дорисовало, что он впился в руку когтями. Но, опустив панический взгляд, я понял, что там ничего не было – просто опалявшие холодом пальцы.

– Я приду за тобой. – Мишель склонился к моему уху, и я ощутил его холодное дыхание. Нечеловеческое.

Он поднялся и выпустил мою руку в тот момент, когда скрипнула дверь. Я метнул взгляд в ту сторону и увидел отца, сжимающего пожелтевшие бумажки. Мишель мягко улыбнулся ему, я видел