Не слушай море - Саша Мельцер

кому и куда пойти, а зрители толпой выходили из зала. Их еще ждал недоеденный фуршет в холле консерватории.

Мы с Мишелем тоже стали собираться. Алиса с Кристиной должны были ждать нас у большой колонны в коридоре недалеко от зрительного зала – мы условились об этом еще перед выступлением.

– Что у тебя с Крис? – внезапно спросил я. Мне было неудобно спрашивать у нее, а Мишеля не так сложно вывести на разговор.

– В смысле? – удивился Эйдлен, расстегивая две пуговицы пиджака.

– Когда мы у вас сидели… Вы типа почти поцеловались… – выдавил я, запинаясь после каждого слова.

– А, ты об этом. – Он небрежно отмахнулся. – У нее есть кто-то. Мы не целовались, хотя она симпатичная.

Я ожидал услышать, что они вместе. Или они поцеловались и теперь избегают друг друга от неловкости. Но точно не то, что сказал мне Мишель.

– Странно, она не рассказывала, – промямлил я. – Извини, что полез с этим вопросом.

– О, все окей. – Мишель ослепительно улыбнулся. – Просто не там ищешь, если хочешь ее защитить. Ну, или хотя бы узнать о таинственном ухажере.

– А она тебе не сказала…

– Нет. – Он меня перебил. – Мне это неинтересно, не обессудь. Может, пойдем переодеваться? Хочу уже снять этот костюм…

У меня тоже под пиджаком уже начинала чесаться спина. Хотелось стянуть рубашку, чтобы влезть в комфортную футболку. Концертные костюмы обычно были не самыми удобными, в них прела спина, потели руки: на сцене и в зрительном зале было жарко от людского дыхания и света софитов. Еще радовало, что на улице стоял октябрь. Что творилось в зале в июле, не хотелось даже представлять – наверняка даже приоткрытые окна от жары не спасали.

Шумно выдохнув, я снял пиджак по дороге к аудитории. Мишель отставал, и, когда я обернулся, чтобы его дождаться, в меня чуть не врезалась Даша.

– Тебя Геннадий Аристархович ищет, – задыхаясь, выпалила она. – Злой как черт.

По спине, кроме испарины, еще и мурашки побежали. Геннадий Аристархович – наш преподаватель по академическому вокалу. Я вспомнил его пронзительный, сердитый взгляд, когда потянулся на сцене к неоговоренной заранее ноте, спутав всю мелодию аккомпаниатору. И сразу стало ясно: ничего хорошего в разговоре с педагогом меня не ждет.

– Иду.

Мишель, услышав разговор, только сочувственно мне кивнул.

– Он остался в зале.

Мне пришлось развернуться. Каждый шаг давался с трудом. Наверное, именно с таким тяжелым сердцем приговоренные идут на гильотину. Я всего лишь шел в концертный зал для разговора с педагогом, но ощущения оставались те же. Консерватория была большей частью моей жизни. Воображение уже рисовало неприятные картинки с очередным отчислением, педагогическими советами и разбирательствами, поэтому чем ближе я подходил к двери, тем сильнее накручивал себя. А что, если он меня с порога выгонит? А если он уже решил перевести меня на другое отделение? Черт.

Я поскребся в дверь и медленно ее приоткрыл. Геннадий Аристархович сидел за фортепиано, перебирая клавиши.

– О, Елизаров, заходи, – кивнул он. – Объяснишь?

– Нечего объяснять, – пробормотал я. – Так вышло.

– Молодец, – просто сказал Геннадий Аристархович, даже не повышая тон. – У тебя получилось. Ты хорошо спел. А если бы нет?

– Но я…

– Ты подставил бы всех: ректора, группу, самого себя. Думаешь, если бы ты облажался, завтра учился бы здесь? Конечно, нет. Видел, какие шишки на концерте были?

– Видел, – признался я. – Но мне хотелось, чтобы меня заметили. Я хочу петь Орфея.

Геннадий Аристархович усмехнулся.

– Тебе не светит Орфей, пока его хочет петь Мишель. И даже если бы я очень хотел тебе помочь с этой ролью, у меня бы не вышло, – признался он. – Ты талантливый парень, мне даже жаль, что сидишь во втором составе.

– Так может…

– Не выйдет, Эйдлена не дадут заменить, – отрезал он. Мне показалось, что дело даже не в отношении педагога к Мишелю, а в чем-то другом. – Думаю, ты сам заметил, как на него реагирует зал.

Медленно кивнув, я остановился у инструмента.

– Я понял, – вздохнул я. – Но все равно попытаюсь. Второй состав же за мной?

Геннадий Аристархович махнул рукой.

– Твое упрямство мне даже нравится. За тобой, – согласился он. – Но больше так не рискуй, мне за тебя еще от ректора выговор получать.

Я попытался скорчить виноватую гримасу, но у меня не вышло. От похвалы Геннадия Аристарховича внутри все теплело. Он тоже считал, что я достоин спеть Орфея не меньше Мишеля.

– Свободен, Елизаров. – Геннадий Аристархович махнул рукой в сторону кулис. – Пойди забери стулья из аудитории, чтобы девчонкам не таскать.

Кивнув, я направился к кулисам, воодушевленный словами педагога. Страх отчисления остался далеко позади, внутри кружили мысли о предстоящих концертах и партиях. Я даже задумался: может, в Морельской консерватории действительно не так плохо? Конечно, не Московская, но…

Утонув в собственных размышлениях, я поскользнулся, но вовремя придержался за штору, чтобы не упасть. Опустив взгляд, я остолбенел, и пол под ногами от ужаса будто начал ускользать. Прямо возле моих ботинок виднелось темно-бирюзовое пятно, и эта жидкость напоминала человеческую кровь.

Глава 9

В ушах звенело, пока я смотрел на расплывающееся перед глазами небольшое бирюзовое пятно, уже слегка смазанное подошвой моего ботинка. Все закулисье будто разом померкло. Я крепче вцепился в стоящий рядом стул, чтобы не упасть. Никого вокруг больше не было – только я, несколько оставшихся стульев и бирюзовая кровь на полу.

Первой мыслью, промелькнувшей в голове, стало: «Сирены в консерватории».

Второй – «надо рассказать Кристине». Я надеялся, что она еще не убежала после концерта, хотя мы и условились встретиться у той колонны. Лихорадочно соображая, как доказать увиденное, я попытался найти в кармане телефон, но понял, что оставил его в аудитории с остальными вещами. Выругавшись сквозь зубы и понадеявшись, что Геннадий Аристархович меня не услышал, я нашел старую валяющуюся тряпочку – то ли ее оторвали от бывших некогда светлыми кулис, то ли ей протирали стулья. Наклонившись, я быстро вытер пол. На ткани остались темные бирюзовые разводы. Я принюхался – от тряпки пахло пылью, а вот пятна вообще не имели никакого запаха. Разве что немного отдавали рыбой, но это я мог и выдумать от излишней впечатлительности.

За дверью послышались шаги, и я быстро сунул тряпку в карман брюк.

– Тебя сколько ждать-то можно?

Мишель, уже переодетый, стоял в дверном проеме и недоуменно смотрел на меня. Я от растерянности молчал.

– Ты пошел к преподу и пропал с концами, – вздохнул Эйдлен. – Девчонки тебя потеряли. Помочь со стульями?

Я кивнул, а сам рассматривал его со