Море вверху, солнце внизу - Джордж Салис

формы, существуют рядом с ним, отделенные от него лишь тонкой перегородкой. Мы можем совершить наш жизненный путь, даже не подозревая об их существовании; но как только будет применен необходимый для их пробуждения стимул, они сразу оживут для нас, представляя готовые и определенные формы духовной жизни, которые, быть может, имеют где-нибудь свою область применения. Наше представление о мире не может быть законченным, если мы не примем во внимание и эти формы сознания. Из них, правда, нельзя вывести точной формулы, и они не могут дать нам плана той новой области, какую они перед нами раскрывают, но несомненно, что они должны помешать слишком поспешным заключениям о пределах реального.[19]

Затем, как мне кажется, чтобы получить максимально приближенную картину реальности, мы должны проверить степени объективного в противопоставлении субъективному, прибегнув к помощи зрения, обоняния, осязания, вкусовых ощущений и слуха. Более того, чтобы нейтрализовать нарушения нашего маммального мозга, нам также пришлось бы задокументировать обмен опытом, интервьюировать посторонних наблюдателей, применить перекрестные ссылки, создать воспроизводство и т. д., никогда не пребывая в полной уверенности.

Как влияет здоровье, умственное или физическое, на наше восприятие мира? Зависит от ситуации. После визита к доктору я задавался вопросом, не связано ли было мое богооткровенное падение с диагнозом аритмии под названием «преждевременное сокращение желудочков» (ПСЖ). До того времени, пока не придут результаты дополнительных тестов, мне запретили парашютный спорт, как и другие виды деятельности, которые могут привести к повышенной тревожности или возбуждению. До настоящего момента моя смертность была тенью, отбрасываемой на заднюю часть черепа, но благодаря предварительному диагнозу, пролившему свет, мой кортекс затемнен, и это меня пугает. Тем не менее, я не могу воздержаться от размышлений о связи мозга и сердца, складок и клапанов как системы транспортировки эпифаний.

Частично разгадка моих ощущений, возможно, кроется в первом прыжке. С дрожью в руках я приготовился быть пристегнутым к своему другу Реджинальду, который, совершенно презрев мое состояние, сказал мне: «Тебе следовало это видеть. Во время последнего прыжка у меня отказал основной парашют, и мне пришлось воспользоваться запасным». А потом… нет, не совсем так… Если быть точнее и достовернее, мои первые яркие воспоминания о падении (которые, судя по вышеприведенному контексту, являются неизбежным побочным продуктом прыжков) на самом деле связаны со случаем, когда я споткнулся, нечто, что можно было считать вполне земным, если бы не то, что я познал. В пятом классе мы с ребятами играли в футбол во время большой перемены. Большинство из нас обычно сидело на «банке», но не в тот день. Дух соперничества витал в воздухе, щекотал наши легкие. Игрок другой команды отобрал у нас мяч, и я что есть силы помчался его отбирать по влажному полю. Затем случилось то, что, по рассказам моих школьных приятелей, длилось пару секунд, а в моем восприятии несколько минут, за которые я успел полностью осознать, что падаю, потом начал размышлять о разных вещах, типа что подумают люди обо мне после падения, будут ли смеяться или помогут, скорее всего, первое, а потом я вспомнил, что забыл домашку, которую задали вчера, и что проголодался, и что мне еще повезло, что в рюкзаке завалялись остатки бутербродов, потом я задумался о высоте — с какой наименьшей высоты можно убиться, или это главным образом зависит от того, как ты приземлишься и на что, я задался вопросом о логике силы притяжения, почему она действует сверху вниз, а не снизу вверх, и не было бы прикольно, если бы кто-то, споткнувшись, как я, начал падать вверх и вверх и в таком случае приземлился бы на облака, или солнце, или пустоту, или, при наличии достаточного количества времени, будет ли падение вверх встречено падением вниз на другом краю земли, и я продолжал рассматривать эти теории, пока полностью не упал, параллельно земле, и все мысли, какие я мог и не мог вспомнить, срослись в одно целое и ринулись болью в колено и предплечья, которые приняли на себя основной удар, и я услышал смех, хотя смеялся и сам, не из-за предполагаемой неудачи, связанной с тем, что споткнулся, а из-за удивительного ощущения, вызванного падением.

Что же касается моего первого прыжка с парашютом, в тандеме с Реджинальдом, он был не столько откровением, сколько подтверждением оного, утверждением о том, что я представлял, о чем надеялся и так долго ждал. Бесконечный в своем протяжении, но имеющий предел, притянутый гравитацией, хоть ветер и поднял меня вверх на ладони своей огромной руки — и над всем этим солнце, словно глаз, удивленный моим любопытством, восхищенный моей дерзостью. Атом, мой отец, известный своим вкладом в дело воздухоплавания и не только, как-то сказал мне, что во время падения он ощущал себя посвященной частью сети, соединяющей нас со всем остальным, и испытывал благоговение, видя, как те атомы были собраны воедино вместо того, чтобы самим заискивать перед элементарными частицами, что, возможно, и являлось разгадкой. Когда видишь, как устроена вселенная, можно прекратить сражаться с ней и создать механизмы, которые будут гармонировать, и тогда откроется то, что изначально рассматривалось как необъяснимые чудеса. Он знал, что с развитием технологий будущее, каким бы далеким оно ни было, раскроет реальность алхимии.

Всё это приходит из прыжка и падения.

Это правда: в нас живет жажда полета, как изобразил когда-то да Винчи. Но это лишь часть. Мы, может быть, даже больше жаждем падения. С последним приходит ощущение мученичества, что воспитывает своего рода стойкость. Но всё на самом деле куда сложнее. Есть еще хаотичная заброшенность, перенасыщенная благочестивостью «прыжка веры». Что вызывает в памяти Джо У. Киттинджера и его затяжной одиночный прыжок из стратосферы. Шестнадцатого августа 1960-го года Киттинджер поднялся в воздух, находясь внутри жестяной гондолы, прикрепленной к огромному серебристому аэростату. Он был в герметичном костюме, конструкция которого защищала от закипания крови, хотя во время подъема герметичность его правой краги оказалась нарушена, из-за чего кисть распухла, как перчатка из латекса, надетая на открытый водопроводный кран. Превысив высоту 30 километров в атмосфере, он взглянул вниз на Землю как на отдельный от него объект, а затем прыгнул, вновь соединившись с миром. Он падал двадцать пять километров, и максимальная скорость при этом составила 988 км/ч. Как только он приземлился, его слоновья рука приняла нормальный размер. Задание было выполнено успешно. Наряду с научными открытиями его падение вызвало восхищение общественности. Фотография его подвига украсила обложку журнала «Лайф»: сверху над огромным взъерошенным одеялом из облаков он в зеленом костюме