Ужасы жизни - Маша Гаврилова

как соплеменницу, это так странно». Это были не только изменения в теле, но и еще что-то. Что-то невыразимое. Я знала, что однажды смогу полететь. Мы с драконом стали ждать этого, каждый день тщательно осматривали каждую новую чешуйку и радовались, как дети.

И вот однажды я превратилась в драконицу. Дракон был счастлив. Он надеялся, что я наконец пойму его, и мечтал, чтобы я почувствовала небо под крылом. Мы полетели вместе. Дракон не ошибся ни в чем: мне ужасно понравился полет, мне понравилось небо, понравилось смотреть сверху вниз. Я поняла своего друга во всём. Мы стали часто летать, путешествовали в другие места. Я познакомилась с сородичами дракона – такими же фанатами неба. Они могли часами обсуждать методики полета, способы поворачивать хвост и воздушные потоки, которые чувствовали, как я раньше – землю под ногами. Мой дракон был молод, но его уже уважали за страсть к небу. Он учил меня всему, что знал сам, но ученицей я была непутевой. Всё получалось не сразу. Но как он был горд, когда получалось!

А потом небо вдруг утомило меня. Я хотела ходить ногами, а еще больше хотела лежать на земле и чувствовать ее. Приходилось терпеть. Дракон любил небо, а я любила его больше, чем себя. Я летала и ненавидела себя, дракона, полеты и крылья. Долго это продолжаться не могло, и я начала сдавать. Я убегала в лес рано утром, когда дракон еще спал, пряталась в кустах, ждала, пока дракон улетит, и только тогда выходила. Прогулки по лесу радовали меня. В лесу можно было есть ягоды, пить воду из ручьев, собирать букеты из лесных цветов. В лесу я дружила с мышами, дружила с зайцами и оленями. С ними не было так интересно, как с драконом, у них не было в голове блестящих мыслей дракона. Зато в наших отношениях со зверьками не было угнетения небом. Каждый вечер я возвращалась на гору и придумывала новую причину, почему я не отправилась в небо. Я говорила, что уснула в лесу, говорила, что потерялась и плутала до ночи, говорила, что не получается превратиться в драконицу. Дракон был неискушенным другом и поначалу верил мне. Со временем дракон понял, что его обманывают.

Дракон – по нему это было видно – терпел мои выходки, но у себя в голове считал, что наше место – в небе. Он надеялся, что моя тяга к земле скоро пройдет и я снова захочу вернуться в небо. Но я не хотела. Я любила землю: камешки, цветочки, водичку. Я любила оставаться одна. Мы с драконом не были близнецами, хотя так казалось поначалу.

Конфликт интересов разгорался; дракон мрачнел и чувствовал себя неуверенно. Наши разговоры превратились в кашу – скучные и безыскусные. Я замечала, что он всё реже превращается в человека и совсем ненадолго. Вскоре дракон признался, что ему нужно есть людей, чтобы превращаться в них потом. А меня он есть не станет. Это был трогательный момент. Дракону не хотелось отказываться от превращений, он много плакал и рассказывал про свое одиночество. Было так жаль его, что я снова расправила крылья. И он решил, что всё опять станет как раньше. От этого его было еще жальче. Мне было понятно, что однажды нам придется расстаться навсегда.

Раньше дракон никогда не говорил о чувствах. Он считал чувства чем-то постыдным и нелепым. Если я рассказывала что-то эмоциональное, он мог подколоть меня и месяцами уязвлять. Я думала, что так и должно быть. И перестала говорить о чувствах, а когда говорила – всегда потом жалела. Но наши трудности с небом и землей его изменили, и он первым предложил диалог. Разговор был полезным: мы договорились, что я буду жить в лесу, когда у меня будет обостренная любовь к земле. Это решение могло спасти наши отношения.

Я ушла в тот же день. Без дракона я почувствовала себя опустошенной и брошенной. Меня больше не радовали ручейки, травы и зверьки. Лежать на земле было холодно и мокро. Я шла и всё думала и думала о своем драконе, о том, как сильно люблю его. На следующий день я вернулась. Дракон горел от счастья и поджигал всё вокруг, даже подпалил мне волосы. Мы отправились в небо, потому что дракон этого очень просил. Один раз это было здорово. А дальше снова начались дни самоуничтожения – полеты в небо, жестокий драконий юмор и никаких разговоров о том, как кто себя чувствует. Дракон говорил мне:

– Можешь рассказать мне всё, что захочешь.

Это было неправдой. При нем нельзя было упоминать, как я люблю землю, нельзя было говорить о сложностях в наших отношениях, нельзя было критиковать небо и других драконов. Сплошные нельзя. Через месяц я не выдержала, отказалась лететь и сказала, что вся наша дружба состоит из его манипуляций и насилия надо мной.

Дракон сказал мне уходить. Мне тоже хотелось сказать ему: «УХОДИ». Дракон всегда причиняет боль. Я ушла в лес к зайцам и больше никогда его не видела. Иногда мне хотелось вернуться, но я никогда не могла найти дорогу назад. По дракону невозможно не скучать.

3. отклонение

Может быть, дракона похитила я. Он летел себе, летел, я взяла сачок и как поймала. Птичка оказалась в клетке. Так говорят, когда выходят замуж. Я не хотела замуж даже за дракона, поэтому пришлось поймать его и поселить у себя дома.

Дракон оказался лощеной женщиной, то есть драконицей, так что шансы выйти замуж уменьшались еще сильнее. Она была крошечной, молочно-желтой, с хрупкими просвечивающими крыльями. Ее хотелось трогать, гладить, целовать. Хотелось отдать ей все свои заботу и внимание. Но что я могла получить взамен?

Драконица была хрустальной игрушкой, воздушным шаром, системой доверия. Она быстро привязалась ко мне. Я легко доверяла ей и с каждым днем рассказывала всё больше. Но обожание драконицы сбивало меня, не давало понять, что чувствую я. Чужая интенсивная любовь всегда сковывает, и я никогда не умею отвечать на нее. Цунами любви непросто пережить, а я еще и не умею плавать.

Она нравилась и не нравилась мне одновременно. С одной стороны, она была умничкой и красавицей, было интересно ее послушать. Это уже немало, когда вокруг полная тоска. С другой стороны, она была ужасно навязчивой и плохо пахла. Ее запах проявился не сразу: постепенно дом заполнял аромат плесень плюс собачья перхоть плюс гниение. Я не имею ничего против тех, кто плохо пахнет, но бывает непросто терпеть их. Оставалась надежда, что я скоро перестану обращать внимание на запах. Я ошиблась. Запах становился всё хуже, мне становилось всё сложнее с драконицей. Своим запахом она агрессивно вторгалась в мою жизнь и не знала границ. Вербально тоже не знала: всё время спрашивала, где я была; всё время просила взять ее с собой; всё время пыталась помочь, хотя я не просила о помощи. Она воняла во всех смыслах.

Но мне всё равно было интересно с ней, поэтому иногда мы подолгу разговаривали. Она умела слушать и задавать самые правильные вопросы. Ее крылья трепетали от волнения, когда она говорила. Это тоже очаровывало. Настроения были стопроцентно амбивалентные.

Жизнь тем временем становилась всё тяжелее, и безусловная поддержка драконицы оказалась кстати. Я напивалась каждый день, а потом на меня падали предметы, кипяток или падала я сама. Драконица смеялась надо мной, но всегда поднимала с земли и обрабатывала раны. Это продолжалось недолго – всё же я умела брать себя в руки. Горе стало уходить, вернулось счастье, и присутствие драконицы и ее запаха начали мешать. Я перестала ночевать дома. Драконица тревожилась, недоумевала, расстраивалась и в конце концов предложила поговорить. Я честно сказала, что не хочу больше дружить, и попросила ее уехать. Она отказалась, и мы разошлись по комнатам.

Ночью я собрала вещи