Побег - Олег Викторович Давыдов

Побег читать книгу онлайн
Культовый роман, написанный в СССР в 1982 году. Один из первых образцов интерактивного магического реализма на русском языке. Авантюрный и психоделический сюжет разворачивается в Москве и в Крыму брежневских лет.
Об авторе: Суламиф Мендельсон покинул СССР в 1986 году, когда убедился, что один из героев его видений, воплощенных в романе «Побег», как две капли воды похож на Горбачева. Привидений в реальной политике Суламиф наблюдать не хотел, а свой текст отдал в самиздатский «Митин журнал», где он и был целиком напечатан под псевдонимом Суламифь Мендельсон. Сейчас автор живет на Гавайях, практикует вуду.
В этом романе можно жить. Во-первых, он хорошо написан, его видно, он стоит перед глазами. Во-вторых, в отличие от многих современных романов, чьи пространства являются духовной собственностью их автора, и чей читатель смеет претендовать разве что на роль молчаливого зрителя, — роман «Побег» — это гостеприимный дом, где желанный гость-читатель с удовольствием ощущает свою уместность. С ним не заигрывают, с ним играют, и ставки высоки.
Но опять же из мифа мы знаем, что волоокая Гера — корова, то есть Ио и Гера тождественны. Выходит фактически, что Гера сама ставит Аргуса охранять себя. Тогда получаем, что Сара и Софья — одно лицо. Но точно также можно было доказать, что и Марина Стефановна — тоже, а значит, и Лика…
То есть, читатель, если бы я был на твоем месте и ошибочно думал бы, что все события, здесь описанные, не произошли на деле, а просто выдуманы, я бы пожалуй тогда — клянусь собственными гениталиями! — сделал такое предположение: «Автор в аллегорической форме описывает себя и свои отношения с какой–то одной женщиной, которая у него почему–то распадается на множество разных образов, и это распадение — есть, так сказать, психологический анализ ситуации». Действительно, очень простой и заманчивый взгляд — ведь все здесь тогда сводится к набору неких стандартных положений, которые целиком описывают психику автора — ни больше, ни меньше.
Вы, дорогой автор, — мог бы сказать я тогда, — набросали перед нами свой автопортрет. ТО, что вы Гермес, — это (пользуясь терминами Юнга) ваша «маска», небесный поклонник — ваше «я» (или по крайней мере — alter ego), Марлинский — «тень», а там, где появляется Бенедиктов, — появляется «зверочеловек»; система из четырех женщин задает образ вашей души («anima»), которой соответствует мужской ее коррелят — Смирнов («animus»), ну и наконец сам автор — «самость» (das Selbst).
Вот так вот запросто, не мудрствуя лукаво, мог бы ты наметить действующих лиц и исполнителей своей драмы, дорогой читатель, а затем, зная, что у человека есть архетипы и комплексы, определяющие сюжет и фабулу его жизни, ты мог бы разыграть эту драму на сцене, подмостками которой будет твое больное воображение.
Больное, читатель, потому что все это и так, и не так. Ну скажи на милость, что выиграешь ты от того, что назовешь Марлинского моей тенью? — ничего, кроме, может быть, дополнительного «эстетического эффектца». Но не надо! — не надо придавать слишком большого значения словам, ибо все-таки все эти «маски», «тени», «самости» — всего лишь «слова, слова, слова». Неужели ты и действительно веришь в то, что у тебя есть «тень»? — в твоей психике как таковой, я имею в виду… Да откуда же, интересно знать, она там вдруг возьмется, если у тебя нет в числе знакомых вот такого вот Марлинского, как у меня?
Ты все еще не понимаешь, что я имею в виду? Очень просто: представление о «тени» мы образуем, глядя на нашего знакомого, который чем-нибудь на нас похож. Дело в том, что вокруг нас прямо роятся наши «тени», «маски», «души» — они скапливаются вокруг нас в виде живых людей — и никак иначе. С необходимостью вы должны узнать в каком-нибудь вашем «Марлинском» или «Бенедиктове» свою «тень», а в «Смирнове» — «анимуса» etc.
Но не думайте, что они живут в вашей голове (или, так скажем: душе), — они живут рядом с вами, и вы сами в свою очередь для кого-нибудь одного играете роль «анимы», а для другого — «маски» или «я». Который уж раз вас прошу: оглянитесь вокруг, оставьте свои «швейцарские» взгляды, займитесь наконец «глубинной» социологией своего окружения, и вы поймете тогда, что нет никакой разницы между внутренним и внешним. Вы убедитесь воочию: то, что вверху, соответствует тому, что внизу и наоборот — низ соответствует верху. Но! — только соответствует, читатель; соответствует и только — все дело в со-ответствии и ни в чем другом. Внутреннее отвечает за внешнее, а внешнее — за внутреннее. Сну отвечает реальность, а реальности — сон, но, если вы начнете сводить и то и другое на какие-то «стандартные положения и фигуры», вы потеряете и жизнь и сон.
Поверьте: нет никаких «теней», «масок» и «архетипов» — есть только один архетип, — архетип соответствия. Или границы — ведь если нет границы, соответствовать нечему и не с чем; так же как, если нет соответствия, нечего разграничивать. Соответствие — это граница миров, — граница соответствия внешнего и внутреннего, их тождество. А если есть только набор «внутренних» стандартных положений («теней и масок»), набор, который ни чему не соответствует во внешнем, то нет и никакого внутреннего, а следовательно, никаких этих ваших «стандартных положений».
Сводя мою историю к набору абстрактных фигур, вы хотели уличить меня в том, что я по-настоящему не любил Софью, не боролся с Бенедиктовым, не воспитывал Теофиля, — вы уличили только себя, читатель, — уличили себя в том, что никогда на деле не чувствовали и не страдали на деле. Я говорю так потому, что не может быть нигде никакого архетипа страдания или архетипа любви, а вам, оказывается, знакомы только значки, возникающие на стенках реторты — герметически замкнутого мира, в котором вы почему–то кипятите себя.
Глядя на разрисованные этими немудрящими узорами стенки сосуда, мы с удовольствием думаем, что знаем истину, — вот оно звездное небо над головой, вот они орбиты судьбы, вот она проекция моего сознания на вызвездивший небосвод моей реторты. Глядим и думаем, что сознание — это тоже что–то внутри нас. Ошибка! В нас нет никакого сознания; уж скорее сознание где–то вне нас, в мире: в домах, в деревьях, в шуме листвы. Оно распылено в нем, оформлено некой системой зеркал, уже заранее построено (пусть бессознательно), дабы мы вошли в него, ему ответили — узнали, настроились на его волну. И вот только после этого бессознательное в нас и в мире, колеблясь в одной частоте, станет со-знанием.
Впрочем, конечно, до этого момента — сознания нет ни в нас, ни в мире, — сознания нет, но есть уже все предпосылки для него, уже установлена система зеркал, в которых вы отразитесь, войдя