Лидия Раевская - Мама Стифлера

Я вздрогнула, и тут Юлька отпихнула меня от стены, сложила ладони рупором, и как завоет в дырку басом:

— НИХУЯ-Я-Я-Я-Я-Я!

На две секунды повисла пауза, а потом в тишине кто-то пёрнул. После чего девки побросали свои магические девайсы, и с визгом выскочили из комнаты. Гамми бежала и голосила:

— Маша! Это пришла Пиковая Дама! Щас нам всем настанет пиздец!

В унисон ей орала Машка:

— Калинина!!! Я не хочу умирать!!!

А мы с Юлькой, обхватив руками животы, и сложывшысь пополам, валялись на моей кровате, и выли от смеха. Ачо? Пиздато пошутили, между прочим. Вам бы хуй такое в голову пришло.

Через полчаса у меня начались схватки, и меня увезли в роддом. Досмеялась. Юльку, правда, увезли туда через три дня. Наверное, ананасов пережрала.

В роддоме я ржать прекратила. Часа на четыре. Не до этого было. Зато потом я ещё два часа развлекала медперсонал рассказом про пользу гаданий и дырку в стене.

А когда меня с Андрюшкой выписали домой — стена в Машкиной комнате была абсолютно пуста. Конечно же, я не удержалась, и спросила:

— Машк, а как же Кирилл Андреев и тучи как люди?

И, конечно же, Машка ответила:

— Иди ты нахуй. Вместе с Юлькой. Дуры старые.

А что ещё могла ответить мне МОЯ сестра?

Прошло десять лет…

По старой, давно заведённой традиции, укладывая сына спать, я десять минут сижу с ним на кровати, и рассказываю ему в темноте всякие байки из склепа. О том, каким он был, когда был маленьким, и всякое разное на эту же тему.

— Мам, — вдруг спросил меня сын, — а что ты чувствовала в тот день, когда я должен был родиться? Ну, ты волновалась? Ждала?

На секунду я задумалась, потом заржала, и ответила:

— Честно говоря, я ждала тебя на две недели позже. Но у меня же есть Юлька…

— Дальше можешь не расказывать. Я тебя люблю.

— Я тебя тоже.

— А тётя Юля — это чума-тётка… Ничо, что я так о ней?

— Ничо. Она не обидится.

— А ты мне завтра расскажешь, как Юлька выпила воду из стакана с бабкиной вставной челюстью?

— Ты же сто раз слышал.

— Ещё хочу.

— Расскажу. Спи.

— Сплю.

Я закрываю дверь в детскую, и улыбаюсь…

Всё идёт по плану…

25-01-2008 00:40

— Так, записывай… — командовала в телефонную трубку Сёма: — Три пачки гидропирита, три флакона перекиси водорода, пузырь нашатырного спирта…

*Титры: Сёма. Шешнаццати лет от роду. Судя по первичным половым признакам — баба. Вторичные отсутствуют. Имеет старшую сестру — ученицу парикмахерского училища, и обширную лысину на затылке, полученную в результате неудачной попытки стать блондинкой. Тем не менее, услугами Сёмы как парикмахера пользуюцца все, кому жалко тратить бабки на салон красоты.*

— Угу… — кивнула в трубку я, не изменяя своей привычке во время телефонного разговора жестикулировать так, будто меня на том конце провода видят.

*Титры: Лида. Шешнаццати лет отроду. Судя по первичным половым признакам — баба, судя по вторичным — баба, которой суждено умереть девственницей. Такое ебать никто не станет. Имеет рыжую волосню по всей башке, хочет превратица в платиновую блондинку. Мозги отсутствуют.*

— Хуле угукаешь? Ноги в руки — и в аптеку! — скомандовала Сёма, и бросила трубку.

…Через полчаса я сидела на табуретке, замотанная по шею в мамину праздничную скатерть, а Сёма, вывалив язык, старательно хуячила толкушкой для пюре большые белые таблетки.

— Это что такое? — спрашиваю, и боюсь уже чота.

— Это такая поеботина, — важно отвечает Сёма, и добавляет в фарфоровую миску нашатырный спирт, — от которой волосы становяцца белыми. У меня Светка всегда так делала, когда девок своих красила.

— Ты хоть одну девку после этой процедуры видала? — Спрашиваю, и нервничаю такая.

— Неа. — Спокойно отвечает Сёма, и льёт в миску перекись водорода.

— Слыш, а вдруг они потом облысели? — Я ещё больше занервничала, если кто не понял.

— Может, и облысели… — философски отозвалась Сёма, почесав свою плешь, — а может, и нет. Жизнь покажет. Погнали!

С этими словами Сёма вылила мне на голову аццкий раствор, воняющий кошачьими ссаками, и принялась размазывать его по моим рыжим волосам. Голова нестерпимо зачесалась.

— Жжёт? — осведомилась Сёма.

— Пиздецки.

— Это хорошо. Значит, гидропирит свежый. Реакция идёт. Шапочка для душа есть?

— Есть.

— В ванной?

— Угу, на крючке висит.

— Щас принесу. Штоп процесс шол быстрее, надо штоп башка в тепле была.

Сижу. Глаза слезяцца. Нос распух от вдыхания миазмов. Башку щиплет, и что-то там потрескивает.

Возвращаецца Сёма, неся в руках полиэтиленовую шапочку и папину ондатровую шапку.

— Сиди, не шевелись. — Командует она, и напяливает на меня поочерёдно шапочку для душа, и папашины меха.

— А папа меня не атпиздит? — тихо спрашиваю я, и морщусь. Под этими девайсами стало нестерпимо жарко, и башка зачесалась так, слово среди размоченного в кошачьем ссанье гидропирита, миллиардами вшей было затеяно соцсоревнование "Кто быстрее выжрет Лиде моск"

— Атпиздит конечно. Если с работы вернёцца раньше. — Сёма всегда была реалисткой. — Он во сколько приходит с работы?

— В восемь… — отвечаю, и зубами скриплю. Терпеть больше сил нету никаких.

— Значит, час у нас ещё в запасе есть, не сцы. Тебе ещё десять минут сидеть осталось.

Последующие десять минут были самыми страшными в моей жизни. Пару лет спустя, лёжа в родильном кресле, я не орала как все порядочные бабы, а мерзко хихикала, вспоминая те десять минут. Ибо родить мне было легче, чем выдержать ту нечеловеческую процедуру.

— Всё. Смываем.

Голос Сёмы прозвучал как в тумане.

— Мир вашему дому, чукчи. — слева послышался совершенно не Сёмин голос. — Ушы мёрзнут, доча?

Пиздец. Вернулся папа.

*Титры. Папа. Триццати семи лет отроду. Мужыг. С бородой. Характер суровый, но чувство юмора всё окупает. Пизды точно не даст, но заподъёбывать может до смерти*

— Я крашу волосы. — Ответила я, и, наклонившись, вытерла слезящие глаза о папин рукав.

— Зачем ты красишь волосы мочой? — серьёзно осведомился папа, и склонил голову на бок.

— Это не моча. Это краска.

— Никогда не видел краску, которая воняет ссаньём! — развеселился папа, и поинтересовался: — моя шапка должна добавить твоим волосам пышности и блеска? Дай позырить!

С этими словами папа содрал с меня девайсы, и заорал:

— Вы ёбнулись, девки??!!

Я тоже заорала, ещё не зная даже почему.

— Ну что вы её напугали, а? — Сёма попыталась выпихнуть моего папу из комнаты, и пояснила: — этот дым от неё идёт, потому что гидропирит был свежый очень, понимаете?

— Не понимаю. — ответил папа, и не пожелал выпихивацца из комнаты.

— Сразу видно — вы не парикмахер. — Отрезала Сёма, и потрогала мои волосы. — Идём смывать. Кажецца всё.

Я встала, и на негнущихся ногах пошла в ванную. Папа шёл за мной, размахивая газетой "Московский Комсомолец", и открывая по пути все окна и двери в доме.

Сёма поставила меня раком над ванной, и принялась смывать с меня свежый гидропирит душем.

Я одним глазом смотрела вниз, на то, что смывалось с моей головы, и поинтересовалась:

— А почему твой гидропирит так похож на волосы?

— Он похож на таблетки, дура. А это твои собственные волосы. Таблетки свежые были, я ж сразу сказала. Ну, пережгли мы тебя немножко, с кем не бывает?

Не знаю, с кем не бывает. Со мной всегда бывает всё, что можно и нельзя себе представить. Волосы отвалились? Хуйня. Гидропирит зато попался очень свежый, теперь я сама это видела.

Сёма выключила воду, вытерла меня полотенцем, и сказала:

— Ну-ка, дай я на тебя посмотрю…

Я выпрямилась, хрустнув позвоночником, и с надеждой посмотрела на Сёму:

— Ну как?

Сёма нахмурилась, сделала шаг назад, ещё раз на меня посмотрела, и громко крикнула:

— Дядя Слава, а до скольки у нас аптека работает?

— До восьми! — Раздался ответ. — Только там парики не продаются.

Я задрожала, и стала рвацца к зеркалу. Сёма сдерживала мой натиск всем телом.

— Дядя Слава, а вы не сбегаете щас в аптеку за гидропиритом? Надо бы ещё разок Лидку прокрасить…

Раздались шаги, дверь ваной распахнулась, и на пороге появился папа.

Повисла благостная пауза.

— Зелёнка и йод у нас есть. В аптеку не пойду. — Почему-то сказал папа, и мерзко захихикал.

— А зачем мне зелёнка? — я уже поняла, что на башке у меня полный понос, но зелёнка меня смущала.

— Это не тебе. Это для Сёмы. Ты же щас в зеркало посмотришь, да?

— ДА!!! — заорала я, со всей дури пихая Сёму, и прорываясь к зеркалу…

Лучше бы я этого не делала.

Амальгамная поверхность показала мне зарёванную девку с распухшим носом, и с разноцветными кустиками волос на голове.