Песни/Танцы - Алексей Викторович Ручий

больше не уснул. Впрочем, с наступлением утра сделать это стало очень непросто: отделение вновь наполнилось полицейскими, которые постоянно ходили туда-сюда по коридору, гремели дверьми, перекрикивались и производили много шума. Вслед за Бырой поднялся и последний заключенный нашей камеры — Вадим.

— Который час? — спросил он.

— Черт его знает, но, судя по всему, рабочий день начинается.

— Понятно. Мы, я так понимаю, сегодня на работу не идем?..

Только сейчас я вспомнил про свой офис, который ждал меня где-то там далеко. Мое теплое и уютное рабство. Мой лабиринт и моя Голгофа. Мне почему-то стало весело. Интересно, хватятся ли моего отсутствия там или нет?

— Не идем. У нас теперь есть дела поважнее.

Нам дали по очереди посетить туалет, а потом еще около полутора часов мы сидели на нарах и наблюдали за хаотическим движением в коридоре, ожидая своей участи. Наконец камеру открыл новый дежурный в сопровождении вчерашнего майора.

— Собирайтесь — на суд поедем, — коротко сказал майор.

— Мы уже собраны, ремни и шнурки верните только…

Нам вернули нашу галантерею, часы и мобильные, мы привели себя в порядок. За ночь, проведенную в камере, я толком не выспался, усталость ощущалась в руках и ногах. К тому же немного ныла спина, которой не очень понравилась постель в виде деревянных нар. Пришлось сделать небольшую разминку, чтобы тело получило столь необходимый ему тонус.

В сопровождении майора и еще двух полицейских мы вышли на улицу. Перед отделением была припаркована покрашенная в характерный белый цвет с синими полосами «Газель», майор указал нам на нее:

— Вот наш автобус.

— Комфортабельный…

— Ага…

Майор достал сигарету.

— Кому не нравится — могу в клетке отвезти…

— Нет, спасибо — нам все очень нравится.

— Можно, мы тоже покурим?

— Курите.

Мы закурили, некурящий Вадим достал мобильный и стал кому-то звонить. Судя по дальнейшему разговору — кому-то из своей оппозиционной либеральной партии.

— Как выборы прошли? Сколько набрали?.. Ага… Неплохо… Сколько задержанных? Ничего себе!.. Да, меня тоже повязали, сейчас на суд едем… Какой судебный участок? Не знаю, тут какой-то в центре должен быть. Помощь? Да сами справимся, спасибо. Подавайте апелляции, конечно! Столько фальсификаций!.. Не говори!.. Ну, пожелай мне удачи… Спасибо, давай…

Он убрал мобильный.

— Ну что, как? — спросили мы его.

— Несколько сотен задержанных в Питере вчера. Вообще по всей стране митингуют. Фальсификации просто фантастические. Центризбирком рапортует о ста сорока шести процентах за нынешнюю вертикаль…

— Сколько процентов?..

— Сто сорок шесть. Фантастика!

— Это какая-то ядерная смесь из Оруэлла и Хармса…

— Не говори…

В наш разговор вмешался майор:

— Эй, политиканы, поехали!

— Ага, сейчас…

Мы побросали окурки и загрузились в «Газель». Вместе с нами погрузились сопровождающие полицейские; последним залез майор, у которого были наши протоколы, «Газель» тронулась. Поплыли мимо грустные улочки центра с видавшими не одну революцию старыми домами…

— Я, между прочим, вообще за коммунистов голосовал, — внезапно сообщил нам майор, когда мы притормозили перед светофором на очередном перекрестке.

Видимо, по задумке его слова должны были произвести на нас какое-то впечатление. Не произвели.

— И что?.. — я ответил за всех.

— Я же не бегу митинговать, — предсказуемо и с некоторой нездоровой гордостью сказал майор, будто тем, что он не вышел митинговать, он совершил какой-то духовный подвиг.

— Вот поэтому ничего и не меняется. Выходят другие, у которых недостаточно сил и средств, безоружные, на которых бросают ОМОН… А вы за прибавку к зарплате молчите и так и будете молчать, пока этой страны вообще не станет…

— Много вы знаете об этой стране…

Спорить было бесполезно. Майор представлял ту страшную темную силу, которая издревле дремала на этих северных территориях, подспудно всегда присутствуя на окровавленном острие истории; ту силу, из-за которой лучшие головы России расшибались в кровь о дубинки и приклады; силу, которая безудержно и жутко выплеснулась несколькими революциями и одной гражданской войной в начале прошлого века; силу, имя которой было «народ». Что я мог сказать этому безымянному майору, если он за копейки, которые ему подкинут циничные государственные воры и которые все равно неминуемо сожрет инфляция уже через пару месяцев, готов был пойти против своих соседей, против своих детей и их будущего, против себя самого, в конце концов?..

Хорошо, что в этот момент мы наконец рванули с перекрестка и один из сопровождавших нас с майором полицейских сказал:

— Подъезжаем, товарищ майор.

— Подъезжаем и хорошо. Пора уже избавляться от этих юных ленинцев, а то у меня от них голова скоро болеть начнет.

Чему там было болеть у майора под фуражкой — я представлять не стал, потому как это было уже за пределами моей фантазии. Мы свернули в переулок и, обогнув синий забор какой-то стройки, нырнули во двор. «Газель» притормозила возле крыльца старого здания, сложенного из красного кирпича.

— Приехали, выгружаемся, — скомандовал майор.

Мы покинули «Газель» вместе с сопровождавшими нас полицейскими. Майор опять был последним. Все сразу же достали сигареты, майор посмотрел на это неодобрительно, но смолчал.

На крыльцо из здания вышел пристав.

— На суд привезли? — спросил он майора.

— Да.

— Много их сегодня…

Прозвучало это как жалоба на нелегкую долю, я подумал, что как раз жаловаться приставу совершенно не на что: его вчера не хватал ОМОН за участие в гарантированном Конституцией собрании, и ночевать в камере ему не пришлось…

— Все, курить бросаем, проходим в здание, — это майор подал голос.

Побросав окурки в стоявшую у крыльца урну, мы по одному прошли в здание суда. На входе стояла рамка металлоискателя, нам пришлось сдать мобильные телефоны и металлические вещи, к которым у меня относились только ключи от дома, дежурному приставу. Небольшой моральной компенсацией за это лишение можно было считать то, что от сопровождавших нас полицейских, в том числе и майора, потребовали сдать оружие. На лице майора тотчас же отразилось какое-то безграничное возмущение данным фактом, которое, однако, он так и не смог выплеснуть должным образом, а вместо этого только пробормотал что-то ругательное себе под нос.

Потом нас посадили в коридоре возле зала судебных заседаний. Наш старый знакомый — Седой — был тут же вместе с супругой. Выглядел он немного приободренным: видимо, ночь, проведенная дома, а не в камере, сделала свое благое дело. Мы поздоровались с ним, он как-то благодарно кивнул в ответ. Расселись, я оказался по соседству с Седым.

Потянулись минуты в ожидании казни. Почему-то я себе представлял все это именно как казнь.

Мимо прохаживались приставы, за дверью творилось что-то неизвестное. Из всех нас с процедурой был знаком только Глеб — из-за своей политической биографии, да, может, Вадим, мы же с Бырой и Седым были в суде первый раз. Интересно, чем это все для нас обернется?

От моих размышлений меня оторвал Седой, он склонился через поручень кресла, в котором сидел, и спросил меня:

— Слушай, а почему они вчера всех задерживали? Ведь люди имеют право собираться… — он достал откуда-то из кармана тоненькую брошюру с заголовком «Конституция Российской Федерации», открыл ее, принялся листать… я понял, что он хочет процитировать мне тридцать первую статью…

— …Мирно и без оружия, — я опередил его. — Да, есть такое.

— И почему тогда ОМОН хватает людей?..

Еще один вопрос, поставивший меня в тупик. Что-то много их в последние дни… И что я должен был ему ответить? Что Конституция — это отписка для обывателей, сидящих дома и смотрящих телевизор, а не должностная инструкция для ОМОНа, или что президент –гарант этой самой Конституции — давно уже на нее плюнул и правит так, как ему в голову взбредет — от того и вчерашние волнения?..

И то и другое было верным, и то и другое могло моментально убить наивного Седого, который до вчерашнего дня не сталкивался с безжалостной машиной государства, найдя себе тихую уютную нишу в социальном лабиринте и практически не покидая ее. Хватило мне вчерашнего приступа, пусть мужик живет. Я ответил:

— Если честно — я не знаю. Может, ошибка какая вышла. Может, еще что… — я развел руками. — В мире много несправедливости. Судья вам объяснит…

Как раз в этот момент отворилась дверь, из зала вышел пристав и пригласил Седого. Седой прошел в зал вместе с супругой, которая после вчерашнего, видимо, зареклась оставлять его одного.

Дверь закрылась. Прошло минут пять, и Седой с супругой вновь появились в коридоре. Судя по виду Седого, он был удовлетворен результатом рассмотрения своего дела. Ну и хорошо. Я был рад за него.

Следующим за ним