Песни/Танцы - Алексей Викторович Ручий

— Не особо.

— Вот и он в тебя не верит, — смеюсь я. — И вообще ни в кого не верит. Бог устал от всех нас.

— Что вы все про бога? — вмешивается Артем. — Вон девчонки какие ходят. Давайте с кем-нибудь познакомимся.

— Дерзай.

Артем пытается знакомиться с идущими навстречу девушками. Получается у него, мягко говоря, неважно. Да и ситуация не особо располагает: большинство — школьницы, те, что постарше, прогуливаются в компании своих молодых людей.

— Бросай ты это дело, — говорим мы ему с Петром, — никому ты не интересен.

— Это я-то? Это вы никому не интересны! — отвечает нам Артем и продолжает пытаться завязать знакомство с утроенным энтузиазмом.

В итоге, надо отдать ему должное, у него получается. Он знакомится с двумя девушками, представившимися Аней и Катей, и дальше мы идем гулять вместе. Девушки не особо красивы, но на безрыбье, как известно…

Артем пытается развлечь их беседой, мы с Петром в основном многозначительно молчим. Проходим так несколько кварталов, Аня с Катей слушают Артема, который рассказывает какие-то анекдоты, перемежающиеся со случаями из его жизни.

Сделав небольшой круг по городу, возвращаемся в аллею, где сидели сегодня днем. Я с Петром иду в магазин за пивом, оставив Артема в компании наших новых знакомых. Берем пиво себе и девушкам. Возвращаемся.

Артем с девушками расположился на скамейке в аллее под кронами лип. Продолжает заливать. Барон Мюнхгаузен прям. При виде пива девушки оживляются, тянут руки за своими бутылками. Простушки из местных. Скорее всего, учатся в техникуме на бухгалтеров. В худшем случае — в лицее на поварих.

— Чем вы занимаетесь по жизни? — спрашиваю я девушек, отхлебывая из бутылки.

— Учимся.

— Все мы чему-нибудь учимся — в меру сил и возможностей, — улыбаюсь я, — вы конкретно на кого?

— Это допрос?

— Вроде того.

— На бухгалтеров.

— В техникуме?

— А где ж еще?

Вообще они правы: их занятия — их личное дело. В конце концов все мы что-то как-то да делаем по жизни, и не всегда то, что нам нравится. Возможно, им светит стать средней руки специалистами по бухгалтерскому учету и пристроить свои попы в мягкие кресла какой-нибудь замшелой фирмы из местных. Может, и не светит. Кривая судьбы все равно рано или поздно всех нас куда-то выводит.

— А вы чем занимаетесь? — спрашивают в свою очередь девушки.

— Я в милиции работаю, — невозмутимо врет Артем, мы с Петром молчим.

— Правда?

— Чистая.

— Ну и как?

— Отлично!

Больше вопросов нет. Остаются только сальные анекдоты Артема, которых у него в достатке. Пусть рассказывает. Слова — ерунда, слова не важны, когда у нас есть такой вечер. Когда у нас есть этот пульсирующий сгусток времени, вырванный с мясом из утробы безумных эпох.

Мы пьем пиво и иногда перекидываемся короткими репликами. Говорить особо не о чем. Девицы не слишком общительные. Петр говорить вообще не любит. Мне сказать нечего. Ситуацию в меру сил и возможностей спасает Артем, но мне видно, что в определенный момент становится скучно и ему. Наслаждаемся тишиной и теплым покоем майского вечера.

Потом девушки уходят. Одна из них, которая Катя, говорит, что дома у нее маленький ребенок и старая мама.

— А муж?

— Объелся груш, — коротко отвечает она, и я понимаю, что тема исчерпана.

— Ну, пока, — прощается с девушками за всех Артем.

— Пока.

— Еще встретимся?

— Все может быть…

Все может быть… Они уходят. Растворяются в тени от домов и деревьев, в струях налетающего с реки ветерка. Все может быть… Или, быть может, все? Все, что когда-либо произойдет, случится, явится миру — все это уже кончено, свершилось и благополучно забыто?.. Мы идем по кругу, повторяясь, натыкаясь на повторы, расшибаясь об них. И разорвать этот круг не представляется возможным…

— Еще пива, господа? — спрашивает Артем.

— Еще одно и домой, — отвечаю я, — иначе я рискую повторить вчерашнюю ошибку…

— Давай так.

И опять мы пьем пиво. В который раз за сегодня? Опять эти повторы…

Я повторяюсь, потому что повторяется сама жизнь. О, этот заколдованный круг! Новое пришествие мертворожденных идей и людей. Все происходит снова и снова, рутинно и буднично; так, словно иначе и быть не может. Удел человечества — это глупые и скучные повторы, в которых он обречен искать смысл. О каком чистом листе может идти тут речь? Все равно вернешься к тому, на чем кончил. Жизнь невозможно начать с чистого листа в силу природы самой жизни.

— Ты когда уезжаешь в Питер? — спрашивает меня Петр.

— Завтра иду в военкомат — закрывать военный билет, может, завтра и уеду.

— Понятно. Надолго?

— Надо с институтом решать, работу искать… надолго, видимо.

— Ага. У нас тут работы и вправду нет.

— Хоть что-то точно не изменилось за время моего отсутствия!

Мы смеемся. Смех — это идеальный путь для побега из реальности, лазейка, в которую можно нырнуть на время, забыв обо всем. Говорят, смех продляет жизнь. Смех — это и есть жизнь. Единственная из всех возможных, настоящая.

— Пора домой.

— А пиво?

— По дороге допьем.

— Ладно.

Мы прощаемся с Артемом — он живет в другом районе. Жмем друг другу руки. Он рассказывает анекдот напоследок. Смеемся. Потом расходимся.

Идем по улице молча. Наговорились за сегодня. Я просто наслаждаюсь майским вечером и пустотой в голове. Там нет иллюзий, нет тревог и надежд, пустота — одна обволакивающая и баюкающая пустота. Словно что-то большое и больное покинуло мою голову, оставив взамен себя эту целительную умиротворяющую пустоту. Наверное, это чувство — верный спутник свободы. Ты свободен, когда пуст.

Прощаемся с Петром на лестнице в парадной — он мой сосед, живет на два этажа ниже.

— Ну, давай, старик, удачи тебе, — жмет мою руку Петр.

— Тебе тоже.

— Ага. Если что — звони.

— Обязательно.

Возвращаюсь домой в двенадцатом часу — куда только подевалось время? Вроде недавно из дома вышел… Встречает мама:

— Нагулялся?

— Вроде того.

— Опять пиво пили?

— Не без этого.

— Лучше бы о будущем думал.

— Я подумал.

— И что?

— Жизнь невозможно начать с чистого листа в силу природы самой жизни.

Мама хмурится, потом смягчается.

— Есть будешь?

— Буду.

— Тогда переодевайся и мой руки.

— Не вопрос.

Я ужинаю и смотрю телевизор. Вечерние ток-шоу с приевшимися ведущими, какие-то однообразные фильмы с похожими сюжетами. Родители в комнате смотрят «Дом-2». Это бесконечный телевизионный проект с девизом «Построй свою любовь», где глупенькие провинциальные мальчики и девочки перед камерами корчат некое подобие взаимоотношений. Суррогат чувств. Эрзац реальности. «Дом-2» шел задолго до того, как я ушел в армию, идет и сейчас. Ничего не меняется, все повторяется. Жизнь невозможно начать с чистого листа. Я иду спать.

Чумной танец

Время останавливается, когда ты входишь в Город Убийц. Все блокпосты пройдены — ты можешь свободно двигаться вглубь лабиринта. Ты — убийца, и ждут тебя на улицах коллеги по ремеслу. Но отступить нельзя — чума идет по следу.

Караваны незрячих и безумных тянутся в город, смерть ступает по их пятам. Спасение там — в городе, если, конечно, вообще возможно спастись среди жрецов смерти, исправно приносящих ей свои жертвы. Но мы несвободны в своем выборе.

Пикирующая реальность, козни осенних печалей. Вглубь города, все дальше в лабиринт. Такова миссия — условное спасение. Все идут в этот Храм, к алтарю, что на вершине Зиккурата. Там освобождение от ига болезни. Фикция, зовущая вдаль.

— Побег из капкана в силок, — говорит мой незримый собеседник.

— Свистопляска чумной мечты, — вторит первый встречный убийца.

Я избегаю кинжала, наношу удар первым. Либо ты, либо тебя. Иного не дано. Изменчивая структура небытия. Будь ты — кто-то или никто — не важно, цена смерти одна для всех. Противоядие тоже одно. Говорят, где-то в Храме. Точно не знает никто. Всех гонит страх. А больше ничего и не осталось.

Беглые преступники и просто любители легкой наживы — все здесь. Словно насекомые полураспавшихся планет роятся вокруг полуслепого солнца. Оставить все, идти в неизвестность.

— Там, в Храме, может быть, такой же разгул чумы, что и за пределами Города, — говорю я сам себе, — никаких гарантий нет.

— Но ведь так хочется верить, что не ошибешься? — спрашивает незримый собеседник.

— Очень хочется.

Переломанный позвоночник прошлого, вырванные внутренности настоящего — никто не хочет гадать, но другого не остается. Ты либо играешь по этим правилам, либо ты стерт.

Пагубная концепция мироздания: твоя цель впереди, потому что позади твоя смерть. Смерть не может быть целью? Или цель не может быть смертью?

В Городе Убийц данный постулат таки работает. В обе стороны. Уходя от чумы, ты напарываешься на аламутского ассасина. У него снайперская винтовка американского спецназа с лазерным прицелом, немного устаревшая модель, но Смерти все равно, она не гонится за модой. Тебя прикончит он, а не чума. И так далее.

Однако страх будет гнать людей и дальше.