Уроды - Гектор Шульц

мы были дружны, или не такой уж он и урод, как о нем говорят. А говорили многое…

– Нормально. Школа только началась, – кисло бросил я. – Сейчас девятый, потом десятый, одиннадцатый и на волю.

– Эт правильно. Ирка тоже одиннадцатый заканчивает, а потом в институт, – кивнул он. Ира, его сестра и моя соседка по подъезду, училась в одиннадцатом и ко мне относилась, как и все старшеклассники. Иными словами, не замечала вообще. – Я уже преподов подмазал, чтобы не валили. С этим дефолтом ебаным все как озверели.

– Угу, – поддакнул я.

– Как родаки?

– Держатся, – я тактично умолчал о маминой истерике, сгоревших крохах накоплений и пьяном отце, мрачно смотрящем в стену. Толик все понял и, поджав губы, еще раз похлопал меня по спине.

– Тём, ты это… Если чо надо будет, маякни, – тихо и серьезно бросил он. Я остановился и, посмотрев на него, криво улыбнулся.

– Спасибо. Сам справлюсь.

Не принято у нас жалиться кому-то. Тем более тому, с кем ты не трешься на постоянке.

Толик хороший парень. Один из немногих «людей» в моем дворе. С детства занимался спортом, получил КМС, с серьезными людьми работает и без нужды не залупается ни на кого, в отличие от Мафона и его уродов.

Ирку, свою сестру, он тоже в ежовых рукавицах держит. Да она и сама не против. Учится, гуляет только со своими, с местными вообще никак не трется. Правильно делает.

Но помимо уродов в нашем дворе есть и свои «лохи». Один из них – Катюша. Здоровенный, дебиловатый детина, который откликается не на собственное имя – Денис, а на Катюшу. Его доебывают только пиздюки, пытающиеся выделиться перед сверстниками. То говном измажут, то отпиздят просто так. Старшие Катюшу не трогают и пиздюков гоняют, когда они начинают борзеть.

Я к Катюше хорошо отношусь. Он живет один, мать его умерла года три назад, и лишь жалостливые соседи хоть как-то присматривают за великовозрастным ребенком. То продуктов ему нанесут, то еду приготовят, то одежду новую купят. Я Катюшу как-то от залетных в детстве выручил.

Доебались до него трое с другого района. Двое держали, а третий пиздил по животу кулаками. Катюша даром, что здоровенный, но внутри него испуганный ребенок, который нихуя ничего сделать не может.

Я тогда мелким был, дерзким. Схватил камни и давай швырять. Одному башку разбил, второму в живот попал. Они меня потом долго искали, по району шмонали и пиздюков спрашивали, пока их Мафон не поймал и пизды дал за то, что шляются в гостях, как у себя дома.

Еще один лох, носящий погоняло Пинг-Понг, был известен всему району. Местный аналог Шпилевского и Щенкова, только хуже. Вечно грязный, сопливый и вонючий. Чморили его по делу. Он-то бабок вечерами гоповал; сумки воровал, окна разбивал и гадил по-тихому. То на старших залупался, пока пизды не получал. Он это делал неосознанно. Словно ему нравилось, когда его чморили. Мог остановиться посреди двора и начать кукарекать или по волчьи выть, пока какой-нибудь мужик, проходя мимо, не отвешивал ему леща. В говне собачьем палочкой ковырялся, потом эту палочку нюхал и ржал, как ебанашка.

Как-то раз он на Ебало залупнулся, а Ебало вмазанный был. Он отвел Пинг-Понга в подъезд и заставил себе отсосать. Потом хотел еще выебать, да не смог, слишком обдолбанный был. Избил его в итоге и в подвал столкнул с лестницы. Пацаны говорили, что у Пинг-Понга с головой что-то не то. А я считал, что он просто ебанутый.

Биолог тоже был не от мира сего, но его особо не чморили. Только Мизинец, Ебало и Дрон, когда вмазывались, начинали до него доебываться. Биолог летом частенько по двору лазил, букашек всяких рассматривал, травы собирал. Или в книжку упулится и сидит на лавке. То про микроорганизмы читает, то о причинах Большого взрыва. Невысокий, прыщавый, неконфликтный. Он всегда гулял с бабушкой, а когда та куда-то отлучалась, мигом оказывался в центре внимания старшаков, любивших попиздеть с ним за жизнь.

Галя Два Пальца была на год старше меня и училась тогда в спец интернате для ебанутых, куда мы, будучи мелкими, любили забегать, чтобы подоебывать психов. Закончив девятый класс и получив аттестат, она пустилась во все тяжкие. Её не выебал только ленивый в нашем дворе. Ну и те, кто свой хуй абы куда не суют.

Проблема в том, что у Гали бешенство пизды было. Она хотела ебаться всегда и еблась со всеми без разбору. С местными алкашами, с Ебало на чердаке и с Дроном в Колодце. Мафон трахал её в подъезде зимой и в кустах летом, когда ночи особо теплые. Несколько раз её пускали по кругу в том же Колодце, а уроды потом хвалились, как та извивалась от кайфа. Бедная девчонка, глупостью которой пользовались, ушла навсегда в двадцать пять, когда очередной алкаш, поймав «белочку», пырнул её ножом.

Наш двор небольшой, но интересных людей в нем много. Дядя Саня, например. Однорукий алкаш с волшебным голосом. Когда кто-то из его друзей вытаскивал гитару, послушать дядю Саню собирался весь двор.

Пел он романсы – красивые, тягучие и грустные. Пел хорошо поставленным, сильным голосом, от которого у меня текли слезы и по всему телу бегали мурашки. Вечером дядя Саня пел, а днем валялся в кустах обоссанный и бухой. Говорили, что руку он на заводе потерял, да так и не свыкся с новой жизнью. Жена ушла, а детей не было. Вот и жил дядя Саня в убогой засранной квартирке на первом этаже и вечерами пел песни, собиравшие весь двор.

Бабка с погонялом Слюн. Старая маразматичка, главным развлечением которой было плеваться с балкона на проходящих людей.

– Харк! Птьфу! – плевок летит вниз и смачно растекается на лысине крепкого мужика в белой майке-алкоголичке.

– Пизда старая! Шалава припизднутая! – орет он, грозя кулаком. – Кобыла ебучая!

– Харк! Птьфу! – второй плевок летит следом за первым и плюхается в миллиметре от мужика. Мы с друзьями, будучи мелкими, любили доебывать её, но рот старой дуры не пересыхал никогда, а асфальт под балконом был мокрым, как после дождя.

Максим Чернобылец. Хилый мужик с бледной кожей, мешками под глазами и тонкими ручками. Говорили, что он был в первой волне ликвидаторов чернобыльской аварии, а потом здоровье пошло по пизде. Он частенько плел мелким пацанам рыбок и зайчиков из капельниц, а вечером, нажравшись, выгонял очередного ебаря из своей квартиры, которого туда приводила оголодавшая жена. У меня до сих пор сохранился самодельный ножик, к которому Максим сделал рукоятку