Собрание сочинений в 6 томах. Том 4 - Грэм Грин

— Как вы думаете, в котором часу мы будем на месте в среду?

— Капитан рассчитывает пришвартоваться вечером.

— Хорошо бы успеть, пока не выключат свет. Наверное, до сих пор выключают?

— Да. Сами увидите, перемен к лучшему нет. Только к худшему. Выехать из города без полицейского пропуска теперь невозможно. На всех дорогах из Порт-о-Пренса заставы. Вряд ли вам удастся добраться до вашего отеля без того, чтобы вас не обыскали. Мы предупредили команду, если кто захочет в город, пусть делают это на свой страх и риск. Они, конечно, все равно пойдут. У мамаши Катрин двери всегда будут настежь.

— Что слышно о Бароне? — Так иногда называли президента в замену его обычного прозвища Папа Док. Мы облагораживали это невзрачное, колченогое существо титулом Барона Субботы, который в мифологии воду́ {12} слоняется по кладбищам во фраке и цилиндре, покуривая огромную сигару.

— Говорят, он уже три месяца нигде не показывается. Даже к окну не подходит полюбоваться оркестром у дворца. Кто знает, может, его и в живых нет. Если только он помрет от чего другого, а не от серебряной пули. Последние два рейса нам пришлось отменить заход в Кап-Аитьен. Город на военном положении. Слишком близко от доминиканской границы, и нас туда не пускают. — Он набрал воздуху и стал надувать очередной «привет из Франции». Пилочка на нем выпятилась, точно опухоль на темени, и каюту наполнил больничный запах резины. Он спросил: — Зачем вы туда возвращаетесь?

— Собственный отель так просто не бросают.

— Но вы же его бросили.

Я не собирался делиться с казначеем своими соображениями по этому поводу. Они были слишком интимны и слишком серьезны, если можно назвать серьезной путаную комедию нашей личной жизни. Казначей надул еще один «привет из Франции», а я подумал: существует, безусловно, какая-то сила, которая норовит, чтобы все важное для нас происходило при самых унизительных обстоятельствах. Мальчиком я верил в христианского бога. Жизнь под такой сенью была делом очень серьезным. Я чувствовал его воплощение в каждой трагедии. Он виделся мне сквозь lacrimae rerum [6], словно великан, окутанный шотландским туманом. Теперь, когда жизнь моя была на исходе, только чувство юмора помогало мне верить в него изредка. Жизнь — это комедия, а не трагедия, к которой меня готовили, и я подозревал, что некий всевластный шутник завладел всеми нами, кто едет на этом пароходе с греческим названием {13} (почему голландское пароходство задумало назвать свое судно по-гречески?), и теперь влечет всех нас к кульминационной точке комедии. Сколько раз приходилось мне слышать в толпе после конца спектакля на Шефтсбери-авеню или на Бродвее эту фразу: «Я хохотал до слез!»

— Какого вы мнения о мистере Джонсе? — спросил казначей.

— О майоре Джонсе? Разбираться в таких вопросах я предоставляю вам с капитаном. — Было ясно, что к нему тоже обращались, как и ко мне. Моя фамилия Браун, вероятно, делала меня более чувствительным к комедии Джонса.

Я взял со стола одну из огромных сосисок и сказал:

— А вы используете когда-нибудь эти штуки по их прямому назначению?

Казначей вздохнул.

— Увы, нет! Я уже в том возрасте, когда… Всякий раз crise de foi [7]. Стоит только воспылать.

Казначей посвятил меня в свои интимные дела и теперь ожидал взаимных интимностей, а может быть, капитан затребовал сведения и обо мне, и казначей решил воспользоваться случаем, чтобы получить их. Он спросил меня:

— Каким это образом такой человек, как вы, вообще обосновался в Порт-о-Пренсе? Почему вы заделались hôtelier? Вы и не похожи на hôtelier. Вы похожи больше на… на… — Но тут воображение отказало ему.

Я рассмеялся. Вопрос был вполне уместный, что и говорить, но ответ на него я предпочел удержать при себе.

6

На другой день капитан почтил нас своим присутствием за обедом, вместе со старшим механиком. Между капитанами и старшими механиками, вероятно, всегда существует соперничество, так как ответственность у них одинаковая. Пока наш капитан завтракал и обедал в одиночестве, точно так же поступал и старший механик. Теперь оба они — капитан во главе стола, механик на противоположном конце — сидели на равных правах под весьма сомнительными украшениями. По случаю нашего последнего вечера на море в меню было дополнительное блюдо, и все пассажиры, кроме Смитов, пили шампанское.

В присутствии начальства судовой казначей держался с несвойственной ему сдержанностью (по-моему, он предпочел бы менее стеснительное общество старшего помощника на мостике, в подветренной темноте), а капитан с механиком явно чувствовали бремя столь торжественной обстановки, подобно священникам, отправляющим праздничное богослужение. Миссис Смит сидела по правую руку от капитана, я — по левую, а присутствие Джонса и подавно не способствовало непринужденности застольной беседы. Ситуацию осложняло даже меню, ибо ради такого случая пристрастие голландцев к тяжелым мясным блюдам развернулось во всю ширь, и тарелка миссис Смит частенько попрекала нас своей пустотой. Впрочем, Смиты захватили с собой из Америки множество всяких бутылок и коробок, которые, точно бакены, всегда отмечали их места за столом, и теперь, видимо считая, что нельзя отступаться от принципов и пить весьма сомнительную по рецептуре кока-колу, они разбавляли горячей водой какие-то экстракты из собственных запасов.

— Насколько я понимаю, — мрачно проговорил капитан, — после обеда ожидаются увеселения?

— Общество у нас немноголюдное, — сказал казначей, — но мы с майором Джонсом все-таки решили, что надо как-то отметить наш последний вечер. Будет, конечно, кухонный оркестр, и мистер Бакстер обещал нам что-то весьма интересное.

Миссис Смит обменялась со мной недоуменным взглядом. Кто такой мистер Бакстер, мы не знали. Неужели у нас заяц на борту?

— Я предложил мистеру Фернандесу самому придумать номер, и он с радостью согласился, — весело говорил казначей. — Закончим пением «За дружбу старую до дна!» {14} в честь наших англосаксонских пассажиров. — Утка обошла стол по второму кругу, и, чтобы под держать компанию, Смиты опять намешали себе чего-то из своих бутылок и коробок.

— Прошу прощения, миссис Смит, — сказал капитан, — но что вы пьете?

— Пивные дрожжи, разбавленные горячей водой, — ответила ему миссис Смит. — По вечерам мой муж отдает предпочтение дрожжелину. Или векону. Он считает, что дрожжи действуют на него возбуждающе.

Капитан испуганно посмотрел на тарелку миссис Смит и отрезал себе утиное крылышко. Я сказал:

— А что вы едите, миссис Смит? — Мне хотелось, чтобы капитан оценил всю прелесть ситуации.

— Не понимаю, мистер Браун, почему именно вам понадобилось меня спрашивать? Я ем это каждый вечер, в один и тот же час, в вашем присутствии. Питательный препарат из семечек плакучего вяза, — пояснила