Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

href="ch2.xhtml#id3">[55] Леонора никогда не оставалась вполне безразличной, она всегда стремилась или к великим добродетелям, или же к великим порокам. Одаренная от природы добродетелью, пороки она приобрела по зрелом размышлении, в силу своих жизненных принципов. Если ей в неполные восемнадцать лет достало стоицизма, чтобы изгнать жалость из собственного сердца, кто знает, в кого она превратится лет этак под сорок. Пока она ведет себя прилично из гордости, ну, а если о себе заявят гораздо более сильные чувства? Лишенная положительных принципов морали, отравленная ядом нравственного скептицизма, неспособная из-за своей душевной черствости противодействовать порокам, такая женщина будет выходить из апатии только ради острых наслаждений и со временем превзойдет Мессалину и Феодору: последние приобрели известность как развратницы, а вот наша подруга постепенно может сделаться отъявленной злодейкой.[56]

Как-то раз госпожа де Бламон по привычке раздавала милостыню беднякам, которые часто обращались за помощью к хозяйке Вертфёя; Леонора, оказавшись поблизости, жестоко высмеяла благотворительность собственной матери, что произвело на свидетелей этой сцены неприятное впечатление. Леонора наотрез отказалась помогать нищим. Раздосадованная госпожа де Бламон спросила свою дочь, почему она поступает с таким жестокосердием.

«Вы же сами были несчастны, — обратилась к Леоноре эта добрая и сострадательная женщина, — и после всех пережитых вами страданий вы отказываете нищим в нескольких медяках?»

Леонора отвечала, что во всех жизненных ситуациях она предпочитает руководствоваться твердыми нравственными принципами; милостыня же, по ее мнению, величайшее зло; только никчемные бездельники соглашаются существовать за счет других людей; нищие, эти вредоносные пиявки, паразитирующие на теле государства, размножаются из-за неумеренной благотворительности; если бы все порядочные граждане следовали ее примеру, продолжала Леонора, и гнали нищих вон, то эти бездельники, привыкшие набивать себе карманы деньгами добродушных глупцов, снова бы занялись своим ремеслом, возвратились бы в родные деревни, где помогали бы престарелым родителям, о которых теперь они и думать забыли... Человек, одаренный от природы способностями, достаточными для того чтобы стать отличным ремесленником, превращается у нас в лодыря, исправно получающего деньги за безделье; такой субъект, конечно же, будет кричать на всех углах о своих несчастьях, вместо того чтобы, засучив рукава, поработать на собственное благо. Следовательно, милостыня — дело отнюдь не доброе, а скорее предосудительное.

«Именно потому что я сама была несчастлива, — продолжала разглагольствовать Леонора, — я знаю, что можно бороться с трудностями, не рассчитывая на постороннюю помощь. Иногда мне, впрочем, оказывали поддержку, я имею в виду Гаспара и де Берсака, но даже если бы они мне в ней и отказали, я все равно достигла бы заветной цели, с удвоенной энергией и ловкостью парируя удары завистливого рока. А знаете ли вы, — обратилась Леонора к своей матери, — кем станет человек, которого вы только что неосторожно ссудили деньгами? Прекратите ему помогать, и он тут же станет разбойником. Привыкнув к приятному безделью, когда деньги даются просто так, достаточно только их вежливо попросить, никчемный нищий при первом же отказе приставит к вашему виску пистолет».

«Софизмы, игра остроумия, — возражала госпожа де Бламон, — возможно, вы в чем-то правы, но мне бы не хотелось слышать от вас такие рассуждения. Мольбы несчастных волнуют мое сердце, и мне все равно, кто просит у меня милостыню, хотя я прекрасно понимаю, что иной раз по ошибке случается помогать и недостойным людям. От благотворительности я испытываю невероятную радость, и этого достаточно, чтобы я так поступала. Допустим, ко мне обратится за помощью бездельник, избегающий работы. Ну и что же из того? Я ссужу его деньгами с еще большим удовольствием, чем обычного нищего; повторяю вам, меня просто радует, когда я оказываю помощь, так что удовольствие мое нисколько не уменьшится, если вместо порядочного человека мною будет облагодетельствован бездельник. Вы удивлены? Но бездельник, получив от меня деньги, будет радоваться в тысячу раз сильнее, чем честный труженик. Вы считаете благотворительность злом, но не большее ли зло отказывать в помощи попавшим в беду ближним? Итак, во избежание большего зла я удовлетворяюсь меньшим, и таким способом освобождаюсь от великого греха, что совершают мои излишне осторожные подруги».

«Отказывать в помощи несчастным ближним еще не значит совершать великий грех, сударыня, — упорствовала Леонора, явно задетая последним намеком госпожи де Бламон, — наше равнодушие только подстегнет такого субъекта, заставит его проявить энергию, и, кроме того, мы избавим себя от опасностей, о каких я вам уже говорила. Великий грех — помогать бездельникам, потому что из-за нашей неуместной щедрости они в итоге попадают на виселицу. Зачем причинять людям лишнее зло? Но как бы там ни было, вы все равно будете подавать милостыню нищим, ведь судя по вашим словам вы испытываете от этого удовлетворение.

Поначалу никто, разумеется, не признается в удовольствии, получаемом от раздачи милостыни. Возможно, ощущения такого человека на первых этапах благотворительности несколько отличаются от ваших; однако сам факт удовольствия неопровержимо свидетельствует о том, что вы, помогая бедным, преследуете лишь свои личные цели и, следовательно, не совершаете никакого доброго дела. Разве эгоизм — это добродетель? Не вернее ли будет считать его опаснейшим пороком? Вы раздаете деньги нищим, а затем благодушно отдыхаете, тогда как несчастные бездельники, доставив вам минутное удовольствие, кончают свою жизнь на плахе. Предположим, что у вас в кармане весело позвякивают сто луидоров и вы готовы их истратить немедленно. Вам хотелось бы приобрести какую-нибудь драгоценность, но тут как из-под земли возникает назойливый нищий; после минутного раздумья вы отказываетесь покупать драгоценность и отдаете сто луидоров незваному просителю; вы думаете, что совершили доброе дело? Ошибаетесь, ибо вы всего лишь уступили сильному желанию: прельстившись перспективой избавить от нужды бедняка, что будет вас вечно благодарить за это, вы отвернулись от драгоценности. Иными словами, вы поступили эгоистично, потому что думали только о своем собственном удовольствии: никакой добродетели в ваших действиях не наблюдается. Прикрываясь напыщенными фразами, вы наслаждались, и только. Ну, а если я докажу вам, что любезная ваша благотворительность, которая, как выяснилось, не приносит людям ни малейшей пользы, приводит, помимо прочего, к весьма печальным последствиям? Изменится ли от этого ваше решение? Когда продаются, к примеру, ювелирные украшения, в стране развивается промышленность, расцветают искусства. Раздача милостыни, напротив, поощряет неблагодарных бездельников и распутных негодяев. Они, как я вам уже говорила, не задумываясь, приставят вам к горлу кинжал, если вы откажетесь по доброй воле открыть для них ваш кошелек. Вы называете меня жестокосердной, хотя из нас обеих именно я отличаюсь истинной добродетелью. Да, я всегда отгоняю от себя нищих, но отказ мой заставляет лентяев, отвыкших от работы из-за