Роберт Стоун - В зеркалах

— Придется подождать.

— Я не против, а ты?

Позвали человека из районной прокуратуры; человек из районной прокуратуры велел им обыскать Джеральдину и запереть на ночь — утром ею займутся первой.

Полицейские отвели Джеральдину к лифту и спустили в подвальный этаж, где за металлическим столом возле синей железной двери сидел старик-полицейский.

Они предъявили ей обвинение в бродяжничестве и вызвали надзирательницу. Надзирательница была маленькая, хрупкого вида женщина с перманентом.

Джеральдина перешла с надзирательницей в соседнюю комнату и разделась. Надзирательница спросила, почему на ней нет белья. Джеральдина сказала, что так полезней для здоровья. Надзирательница влепила ей пощечину.

— Хочешь драться? — сказала она. — Будем драться.

Старик полицейский принес сумку Джеральдины, и надзирательница вытащила пистолет и сигарету. Старик положил их в коричневый конверт.

Потом они втроем вернулись к металлическому столу, и старик-полицейский заявил Джеральдине, что на основании обыска, проведенного надзирательницей, она обвиняется в хранении наркотиков, незаконном ношении оружия, а также в нанесении ущерба городскому имуществу и нарушении порядка в общественном месте.

Сейчас им некогда, а завтра ею займутся с утра пораньше, сказал он. За ночь она может продумать объяснение своих действий. Надзирательница отвела ее в бетонированный подвал и там взяла у нее отпечатки пальцев, а мужчина ее сфотографировал.

Другая надзирательница провела ее через другую железную дверь в коридор. В камерах были оранжевые стены и синие откидные койки на цепях — очень яркие, очень новые. Джеральдина шла по освещенному коридору впереди надзирательницы; она не оглядывалась на женщин, которые наблюдали за ней. Кто-то свистнул ей вслед.

Ее поместили в крайнюю камеру — узкое треугольное помещение с умывальником посредине; решетки и койка поставлены были, по-видимому, недавно, когда уборную переделали в камеру. Койка была только одна, но на стенах висели цепи еще для нескольких коек. Рядом с раковиной стоял унитаз без крышки, с лужицей густо-коричневой жидкости.

— Побудешь здесь, чтобы суду не пришлось тебя искать завтра утром, — сказала надзирательница. — Одеяло я тебе дам, а свободных матрацев не осталось. Если будешь блевать, то в унитаз, а не в раковину. Ты здесь ненадолго, поэтому веди себя тихо и скажи спасибо, что сидишь одна. А будешь шуметь, отправим как скандалистку в городскую тюрьму — там с тобой разберутся. Не будешь шуметь?

— Нет, — сказала Джеральдина.

Надзирательница ушла. Джеральдина села на койку и посмотрела сквозь решетку. В камере напротив, скорчившись под одеялом, лежали две женщины со спутанными седыми волосами — одна над другой. Третья, средних лет, стародевичьего вида, в коричневом ситцевом платье, сидя на унитазе, читала Библию. Она подняла глаза на Джеральдину и слегка улыбнулась; на ней были очки в золотой оправе. Джеральдина закрыла глаза и откинулась к стене; ей очень хотелось спать. Когда надзирательница принесла одеяло, она закутала ноги и почти задремала. В здании стоял сильный шум, где-то в негритянском секторе кричали, пели, гремели цепями коек, в ответ из мужской камеры белых за стеной неслись ругательства и улюлюканье. Все время где-то открывались и захлопывались стальные двери.

— Чертова кузница! — закричала какая-то женщина в коридоре.

Женщина в камере напротив читала Библию и улыбалась. Джеральдина протянула руку, дотронулась до решетки и вздрогнула. Прутья были тонкие и частые, два пальца не просунуть. Когда она отпустила решетку, ее пальцы пахли пастой для чистки металла.

«В тюрьме, черт, — подумала она и выпрямилась в панике. — Не в баре». Она снова тронула решетку, провела ладонью по ее холодной шкуре. Грязный металл. Вуди с ножом для устриц. Мужчина с медным кастетом во Французском квартале. Рейнхарт, бегущий вдоль ограды стадиона. Вкус металла.

Джеральдина взяла свободно висящие цепи и приложила к губам, пробуя скверный вкус стали, глядя на решетку.

«Ну все, — подумала она. — Ну все. Попалась».

Страх ушел, но сердцу в груди было тесно, и непонятное, невыносимое волнение сковывало тело.

Во рту пересохло. Сильными руками она скрутила свободную цепь, прижала к зубам и провела языком по кислому металлу.

— Нет. Не это.

Джеральдина встала и вдавила цепи себе в живот, в пах, в бедра, в поясницу, в ягодицы. Поднесла к лицу ладонь, провонявшую металлом.

Человек с медным кастетом приходил к ней в снах: голос его был мягок. Джеральдина потрясла цепи и беззвучно рассмеялась.

Это была я. Это была я.

Рот у нее раскрылся от удивления.

Не это.

Ее так затрясло, что пришлось сесть на койку и схватиться за колени, чтобы перестать.

«Ну а если так?» — подумала Джеральдина. Она посмотрела на флюоресцентную трубку в коридоре.

Я там.

Дрожа от слабости, она расстегнула джинсы и пописала в туалет. Чтобы не случилось нечаянности, подумала она. Когда она застегивалась, глаза у нее были широко раскрыты от удивления. Господи, ведь я прямо туда иду.

Нет, не это.

Она беззвучно засмеялась и прикусила палец. Извини. Ты там.

Стальные двери лязгали. Она мысленно видела, как они захлопываются одна за другой.

Это была я.

Она опять вдавила цепь в живот и подумала — все-таки у меня был ребенок.

Умер. Это была я.

Необходимость навалилась на нее железной гирей. Она отправлялась прямо туда.

Рейнхарт. Ни души.

Сколько ты проживешь, спроси у лавра. Вытянешь короткую веточку — умрешь молодой, вытянешь длинную — проживешь долго.

А я всегда вытаскивала длинную, подумала Джеральдина.

По ту сторону коридора сумасшедшая подняла глаза от Библии и улыбнулась.

— Эй! — закричала Джеральдина. — Эй!

В секторе стонали женщины, разражались злыми ругательствами, истерически выкрикивали непристойные предложения.

В коридоре никого не было.

Через несколько минут Джеральдина услышала, что дверь открылась; вошла надзирательница, суровая и раздраженная.

— Давай-ка потише, девочка.

— Принесите мне Библию.

Надзирательница посмотрела на нее:

— Здесь камера предварительного заключения, милая. У нас тут Библий не держат. Когда переедешь в городскую тюрьму, там тебе дадут Библию. А может, и со священником удастся поговорить, если захочешь.

Джеральдина показала на женщину в камере напротив:

— У нее же есть.

— У нее своя, — сказала надзирательница. — И вообще, на нее не смотри — у нее голова не в порядке.

— Хорошо, — сказала Джеральдина. — Все равно спасибо. Спасибо вам огромное.

Джеральдина прижала цепь к животу и подождала, пока снова хлопнет дверь. Тогда она сняла синюю шерстяную кофточку и положила рядом на койку. Потом стала на раму койки и, поднявшись на цыпочки, захлестнула свободную цепь наверху вокруг штыря, так что получилась петля. Она наклонилась и связала кофточкой лодыжки; затем, привалившись к стене, вытянулась вперед и просунула голову в железное кольцо. Влажные звенья холодили затылок, сжимали горло.

Я там.

Джеральдина закрыла глаза, вздохнула и ногой откинула к стене койку. Цепь над головой распрямилась с жутким звуком, натянулась, рванула. Джеральдина окаменела от боли и страха; ее пальцы судорожно потянулись к свисавшему краю одеяла.

«Ошибка, ошибка, — подумала она. — Никому этого не хочется». Но она знала, что ошибки нет. Все было очень знакомо.

По телу Рейнхарта пробежала судорога, и он проснулся. Когда заплывшие глаза сфокусировались, он увидел Богдановича, сидящего под репродукцией Климта с книгой «Живые рыбы мира». Он восхищенно разглядывал изображения рыб и поворачивал книгу так и сяк, чтобы видеть их в разных ракурсах.

— Мать честная, — сказал Богданович с нервным смешком, — что за рыба! Дьявол!

Рейнхарт сел на кровати и тупо стал припоминать вчерашнюю ночь.

— Рейнхарт, старик, — сказал Богданович, — ты посмотри, какая рыба. Обалденная рыба!

Рейнхарт вспомнил, что ночью убивали людей. Ничего себе. От этого, подумал он, хорошо бы отойти подальше. Он встал, чтобы организовать этот отход. Он все еще был в костюме.

— Да, — сказал он. — Посмотрим-ка на рыбу.

Это была глубоководная рыба-удильщик, бородатая, со светящимся придатком и рядами кинжальных зубов.

— Погляди на зубы, Рейнхарт. Эта мелкая сволочь — сплошная зубастая пасть. Тут сказано, что она должна быть такой зубастой, поскольку на дне океана очень сильная конкуренция. В книге очень прямо говорится и объясняется эта петрушка. Какой обалденный мир! Que Vida![123]

— Очень конкурентная, — сказал Рейнхарт.

— На суше, на море и в воздухе! — воскликнул Богданович. — Как прошлой ночью. Я никогда не бывал на таких зрелищах.