Автобиографический рассказ - Габит Махмудович Мусрепов

Но есть царь или нет его, а на следующее утро мы все пришли в класс. Первое, что бросилось в глаза, - учитель успел снять со стены августейших о соб, прислонил их к столу. Оказывается, их портреты были намалеваны масляными красками по жестяным листам. И роскошные позолоченные багеты тоже были из тонкой жести. - Сегодня - никаких занятий! - сообщил нам сияю щий Бекет - у него на пиджаке, словно цветок, алел бант. - Раз все свободны, и вы свободны, дети. А вот этих двух... - Он щелкнул пальцем по одному из порт ретов. - Этих можете таскать по всему поселку, воло чить их по земле. Так, чтобы к вечеру никто и признать не мог! И кричите, кричите во все горло, что царя больше нет, что теперь - свобода! Кричать -то вы, по -моему, умеете неплохо. Да, кричать мы умели. Быстро нашли веревочные обрывки - и поволокли за собой царя и царицу, До самого вечера мы носились п о улицам, навещали соседние аулы. Наша шумная ватага была слышна издалека. Люди выходили навстречу. Одни молча наблюдали за всем происходящим, никак не высказывая своего отношения. Говорят, царя нет... А вдруг он снова возьмет в свои руки власть, и что тог да будет с теми, кто поносит его на разные лады при всем народе. Другие не скрывали своих чувств. Они кричали, радовались, приглашали нас в дома и угощали, кто чем мог.

1Суюнши - подарок за доставленную добрую весть.

Помню, одна пожилая женщина - казашка, которая сроду не видала царского портрета, все у дивлялась: - Ну и рожа у него! Он, сатана, ко всему и кривой на один глаз! Она не подозревала, что это Жакып отколупнул краску. В конце концов нам надоело таскать портреты. Мы сунули их в прорубь на Убагане.

Наступило лето. Это лето стало переломным в мое й судьбе. Бекет Утетлеуов написал прошение в Пресногорьковскую школу. Он лестно отзывался о моих способностях и настаивал на том, что мне необходимо продолжить учебу в русской школе. Ход моего рассказа опять немного нарушится, но сказать несколько слов о Б екете я должен. Он был одним из тех немногих казахов, которым удалось получить образование в учительской семи нарии. Мог бы остаться в городе, но не остался. Если бы одним словом определить всю сложность и непов - торимость его натуры, я бы сказал о нем - просве - титель. Таким он был в те годы, когда я, мальчишка, впервые встретился с ним. Таким знали его и все последующие поколения учеников - Бекет Утетлеуов долгие годы преподавал литературу в одной из школ Кустаная. Он никогда не бросал писать стихи, но бе з лишних восторгов, очень взыскательно относился к своему творчеству. За всю свою жизнь (Бекет умер несколько лет назад) он счел возможным опубли - ковать один сборник, который выдержал испытание временем и незадолго до смерти Бекета был пере - издан. " У ме ня нет сейчас возможности подробно расска - зывать о Бекете - так подробно, как он заслужил это своей жизнью. Но должен признаться, что и слово учитель у меня навсегда осталось связанным с его именем, пусть почиет он в мире, как хорошо говори -

лось в старин у, и пусть его дела продолжатся в делах его многочисленных учеников. ! А теперь вернемся в тысяча девятьсот восемнад цатый год. Вступительные экзамены в Пресногорьковке при несли мне уверенную пятерку по арифметике и блиста тельный провал по русскому языку . И все же меня приняли. Очевидно, поверили Бекету на слово. Осенью того же года в соседнем ауле - не помню, по какому случаю, -был той. Я натянул новые кожаные сапоги, из -за голенищ которых выступают плотные войлочные чулки. Назы вается такая обувь саптама . Я надвинул на самые брови ушанку из серого искусственного каракуля. Больше всего огорчений мне доставляло мое «пальто». Одна знакомая казашка перешила его из солдатской шинели. Перешила почти даром - она была добрая женщина, но стоит мне припомнить мой тогдашний вид, и я понимаю, что доброта все же не имеет отношения к портняжному искусству. Пальто делало меня горбатым, чего за мной не водилось, и руки казались длиннее, чем они были на самом деле. Я даже удивился, что меня узнал и окликнул на тое один знакомый - земляк. Сабит, Сабит Муканов заговорил со мной, несколько смущаясь. То ли мой вид привел его в недоумение, то ли моя природная замкнутость сдерживала даже такого общительного человека, как он. Немного привыкнув друг к другу, мы посмеялись. И подели лись своими намерениями на будущее. Сабит держал путь в Омск, на учительские курсы. Удивительно, что и до него дошел слух, как я на прошедшей весной ярмарке выписывал землякам «достобирены», то есть удостоверения на продажу лошадей. Неграмотные люди - старше меня годами -уважительно обращались ко мне: писарь, и, пожалуй, тогда я получил свой первый гонорар, в общей слож ности три рубля. По тем временам деньги немалые. Предвидя, что на большой осенней ярмарке ему тоже придется подработать на жизнь, Сабит и п опро сил у меня

образец. Я дал ему образец на темно -серую лошадь. Я предупредил, что нужно указывать масть, и столбиком выписал казахские названия, а напроти в каждого из них - русские: бурыл - чалый, жирен -рыжий, кула - буланый, сары - саврасый, кара -вороной, шубар - пегий, торы - гнедой. Кроме того, я счел необходимым написать и возможные «особые приметы»: клейма, тавро. Позднее, на следующей весенней ярмар ке, я узнал, что Сабит воспринял образец слишком буквально. В его описании все лошади стали темно -серой масти -и вороные и гнедые. У всех таких лошадей «правое ухо порото, под седлом подпарина, грива на обе сто роны...» Такое же удостоверение он писал на р огатый скот и баранов. А в какую передрягу попадали с таким «досто -биренем» хозяева продаваемых животных! Ловкие базарные стражники быстро смекнули, как извлечь из этого выгоду. Они обвиняли аульных казахов, что лошадь краденая, и отпускали их, насмерть пе репуганных, только за хорошую взятку. Так и случилось со многими. В не меньшую передрягу попал и автор этих «достобиренов».

Отец согласился на мою учебу в Пресногорьковке потому, что в то время его коржун довольно прочно держался на хребте шалого стригу нка. Но на то, чтобы снимать квартиру у