Избранные произведения в двух томах. Том 2 - Джером Клапка Джером

ее здесь, но — в ней рассказывается обо мне самом, о том, что я говорил, и что видел, и как я поступал, а на это я пойти не могу. Моя скромная, антиэгоцентрическая натура не позволит мне так много говорить о самом себе».

Но обстоятельства, о которых пойдет здесь речь, нельзя назвать обычными, и в силу некоторых соображений я, при всей своей скромности, даже рад случаю рассказать эту историю.

Как я уже отметил вначале, в нашей семье были кое-какие недоразумения по поводу этого ужина в сочельник, и, в частности, по отношению ко мне в связи с моим участием и событиях, о которых я сейчас расскажу, была допущена большая несправедливость.

Для того чтобы восстановить свою репутацию, для того чтобы рассеять облако клеветы и кривотолков, бросающее тень на мое доброе имя, я чувствую, будет лучше всего, если я, с полным чувством собственного достоинства, просто изложу факты, чтобы беспристрастные люди сами могли обо всем судить.

Моя основная цель — признаюсь чистосердечно — состоит в том, чтобы очистить себя от незаслуженного позора. Побуждаемый этим стремлением — а я считаю, что это похвальное и благородное стремление, — я преодолел свое обычное отвращение к рассказам о самом, себе и потому могу начать то, что здесь озаглавлено —

Моя собственная история

Как только дядюшка кончил свой рассказ, я, как я уже говорил, поднялся и сказал, что буду спать сегодня в Голубой комнате.

— Ни за что! — вскричал дядя, вскочив со стула. — Ты не должен подвергаться этой смертельной опасности. Кроме того, постель там не постлана.

— Наплевать на постель, — ответил я. — Мне приходилось жить в меблированных комнатах для джентльменов, и я привык спать в постелях, которые оставались непостланными круглый год. Я принял решение, и вы мне не мешайте. Я молод и вот уже месяц живу с чистой совестью. Духи не причинят мне вреда. А может быть, я даже окажу им какую-нибудь услугу и заставлю их за это уйти или вести себя тихо. И потом, мне бы хотелось самому все увидеть.

Сказав это, я опять сел. (Каким образом мистер Кумбз попал на мой стул с другого конца комнаты, где он сидел весь вечер, и почему он даже не подумал принести извинения, когда я уселся прямо на него, и зачем было Биффлзу делать вид, что он — мой дядя, и, внушив мне это ложное представление, заставлять меня в течение трех минут трясти его руку и заверять его, что я всегда относился к нему как к родному отцу, — все это я и по сей день не в силах понять.)

Они пытались отговорить меня от этой, как они выражались, безрассудной затеи, но я оставался непоколебим и требовал, чтоб мне дали возможность воспользоваться моим правом. Ведь я был «гость». А «гость» в сочельник всегда ночует в комнате с привидениями, это его привилегия.

Они сказали, что, конечно, если я ставлю вопрос так, то им нечего мне ответить; поэтому они зажгли мне свечку и все вместе проводили меня наверх.

Я был в крайне приподнятом настроении, — от того ли, что готовился совершить благородный поступок, или благодаря сознанию собственной правоты вообще — не мне судить, но в тот вечер я шел по лестнице, преисполненный необыкновенной жизнерадостности. Когда я поднялся на площадку, то едва мог остановиться: у меня было такое чувство, что мне хочется подняться еще выше, на чердак. Однако с помощью перил мне удалось сдержать свое честолюбивое стремление, я пожелал всем спокойной ночи, вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

Неполадки начались сразу же. Свечка вывалилась из подсвечника, прежде чем я отпустил ручку двери. И она продолжала вываливаться из подсвечника каждый раз, как я поднимал ее и запихивал обратно. Никогда не встречал такой скользкой свечки. Наконец, я решил обойтись без подсвечника и стал носить свечку в руке, но и тут она ни за что не желала стоять прямо. Тогда я разозлился и вышвырнул ее в окно, а потом разделся и лег — в темноте.

Я не заснул — спать мне ничуть не хотелось, я лежал на спине и глядел в потолок, размышляя о разных вещах. Жаль, что я не могу припомнить ни одной из тех мыслей, что приходили мне тогда в голову, они были очень остроумны. Я сам смеялся над ними так, что вся кровать тряслась.

Я пролежал таким образом с полчаса и совсем уже забыл о привидениях, как вдруг, случайно окинув взглядом комнату, я заметил в кресле у огня духа, который имел на редкость самодовольный вид и курил длинную глиняную трубку.

В первый момент я, как большинство людей в подобных обстоятельствах, подумал, что я сплю. Я сел в постели и протер глаза.

Нет! Сомнений быть не могло, это — привидение.

Я видел сквозь него спинку кресла. Оно посмотрело в мою сторону, вынуло изо рта призрак своей трубки и кивнуло.

Самым удивительным для меня во всей этой истории было то, что я не испытывал ни малейшей тревоги. Если я и почувствовал что-нибудь, увидев его, так это, пожалуй, удовольствие. Все-таки общество.

Я сказал:

— Добрый вечер. И холодная же стоит погода!

Он сказал, что сам он этого не заметил, но охотно мне верит.

Несколько секунд мы оба молчали, а потом, стараясь быть как можно любезнее, я спросил:

— Я полагаю, что имею честь обратиться к духу джентльмена, у которого произошел несчастный случай с одним из тех певцов, что славят в сочельник Христа на улице?

Он улыбнулся и сказал, что с моей стороны очень мило припомнить это. Один такой крикун — не бог весть какая заслуга, но все же и это на пользу.

Я был несколько обескуражен его ответом. Я ожидал услышать стон раскаяния. Дух же, казалось, наоборот, был очень собою доволен. Я подумал тогда, что раз уж он так спокойно отнесся к упоминанию об этом случае, то, наверное, его не оскорбит, если я задам ему вопрос о шарманщике. История этого бедняги меня живо интересовала.

— Скажите, пожалуйста, правда ли, — начал я, — что вы были замешаны в убийстве итальянского крестьянина, забредшего как-то в наш город со своей шарманкой, которая играла только шотландские песенки?

Он вспылил.

— Замешан, говорите? — вскричал он в негодовании. — Кто осмелился утверждать, что помогал мне в этом деле? Я умертвил парня собственноручно. Мне никто не помогал. Я один