Избранные произведения в двух томах. Том 2 - Джером Клапка Джером

— понять не могу, о чем только думал старик, когда создавал все это. Я ему много раз говорил: назначьте специальное время, и пусть все этому подчиняются — скажем, четыре часа утра летом и шесть зимой. Тогда хоть будешь знать, на каком ты свете.

— А что вы делаете, если поблизости нет петуха? — спросил я.

Он уже собирался мне ответить, но вдруг опять вздрогнул и прислушался. На этот раз я отчетливо услышал, как в соседнем доме, у мистера Баулса, дважды прокричал петух.

— Ну, вот, пожалуйста, — сказал он, поднимаясь и протягивая руку за шляпой. — Вот с такими вещами нам приходится мириться. Интересно, который час?

Я посмотрел на свои часы и сказал, что половина четвертого.

— Так я и думал, — проворчал он. — Я сверну шею этой чертовой птице, если только доберусь до нее.

И он собрался уходить.

— Если бы вы могли подождать минутку, — сказал я, снова слезая с кровати, — я бы прошелся с вами.

— Это было бы очень любезно с вашей стороны, — заметил он в нерешительности, — но не жестоко ли тащить вас на улицу?

— Отнюдь нет, — ответил я, — я с удовольствием прогуляюсь. — Тут я частично оделся и взял в руки зонтик, он ухватил меня под руку, и мы вместе вышли на улицу.

У самых ворот мы встретили Джонса, местного констебля.

— Добрый вечер, Джонс, — сказал я (в сочельник я всегда настроен приветливо).

— Добрый вечер, сэр, — ответил он, как мне показалось, несколько нелюбезно. — Осмелюсь спросить, что вы здесь делаете?

— Да ничего, — объяснил я, описав зонтиком дугу в воздухе, — просто вышел, чтоб проводить немного своего приятеля.

— Какого приятеля?

— Ах да, конечно, — засмеялся я, — я забыл. Для вас он невидим. Это призрак джентльмена, который убил уличного певца. Я пройдусь с ним до угла.

— Гм, я бы на вашем месте не стал этого делать, сэр, — сказал Джонс сурово. — Советую вам попрощаться с вашим приятелем здесь и вернуться в дом. Может быть, вы не вполне отдаете себе отчет в том, что вы вышли на улицу в одежде, которая состоит лишь из ночной сорочки, пары ботинок и шапо-кляка? Где ваши брюки?

Мне не понравился тон, которым он со мной говорил. Я сказал:

— Джонс! Мне не хотелось бы этого делать, но боюсь, что придется сообщить куда следует о вашем поведении: вы, мне кажется, выпили лишнего. Мои брюки находятся там, где им и полагается быть — на мне. Я отчетливо помню, что я их надел.

— Нет, сейчас они, во всяком случае, не на вас, — заявил он.

— Прошу прощения, но говорю вам, они на мне, — ответил я. — Я думаю, я-то должен это знать.

— Я тоже так думаю, — сказал он. — Но вы, видимо, не знаете. А теперь пройдемте со мной в дом, и давайте прекратим все это.

В это самое время в дверях появился дядя Джон, по-видимому, разбуженный нашей перебранкой, и в ту же минуту в окне показалась тетя Мария в ночном чепце.

Я объяснил им ошибку констебля, стараясь по возможности не переводить разговор в серьезный план, дабы не причинить полицейскому неприятностей, и обратился к привидению, чтобы оно подтвердило мои слова.

Оно исчезло! Оно оставило меня, не сказав ни слова — даже не попрощавшись!

Исчезнуть таким образом было так нехорошо с его стороны, что, потрясенный, я зарыдал. Тогда дядя Джон подошел ко мне и увел меня в дом.

Добравшись до своей комнаты, я обнаружил, что Джонс был прав. Я действительно не надел брюк. Они по прежнему висели на спинке кровати. Вероятно, в спешке, стараясь не задерживать духа, я совсем забыл о них.

Таковы реальные факты, которые, как может видеть всякий нормальный благожелательный человек, не дают ни малейших оснований для возникновения клеветнических слухов.

И тем не менее подобные слухи распространяются. Некоторые личности отказываются понять изложенные здесь простые обстоятельства иначе, как в свете, одновременно и ложном и оскорбительном. Мои родные — плоть от плоти и кровь от крови моей — порочат меня и чернят клеветой.

Но я ни к кому не питаю зла. Как я уже говорил, я просто излагаю события с целью очистить свою репутацию от недостойных подозрений.

Из сборника

«ДЖОН ИНГЕРФИЛД И ДРУГИЕ РАССКАЗЫ»

1894

Памяти Джона Ингерфилда и жены его Анны

Повесть из жизни старого Лондона в двух главах

Глава первая

сли вы доедете на метро до Уайтчепел-роуд (Восточная станция) и, сев в один из желтых трамвайных вагонов, которые ходят оттуда по Коммершал-роуд мимо харчевни «Джорджа», где стоит (или стоял некогда) высокий флагшток, под которым сидит (или сидела некогда) пожилая торговка свиными ножками — полтора пенса штука, — доберетесь до того места, где арка железнодорожного моста наискось пересекает путь, сойдете и свернете направо в узкий, шумный переулок, ведущий к реке, а затем снова направо, в еще более узкий переулок, который легко узнать по трактиру на одном углу (явление вполне обычное) и лавке торговца подержанным морским товаром на другом, где необычайно жесткие и неудобные одежды гигантских размеров раскачиваются на ветру, напоминая привидения, — то доберетесь до запущенного кладбища, обнесенного оградой и окруженного со всех сторон унылыми, перенаселенными домами. Невесело выглядят эти старые домишки, хотя жизнь так и кипит у их вечно открытых дверей. Сами они, и старая церковь среди них, словно утомлены этим непрекращающимся шумом. Быть может, простояв здесь столько лет, прислушиваясь к глубокому молчанию мертвых, они находят голоса живых назойливыми и бессмысленными.

Заглянув сюда сквозь ограду со стороны реки, вы увидите в тени законченного крыльца столь же закопченной церкви (в том случае, если солнце сумеет пробиться сюда и отбросить вообще какую бы то ни было тень в ним царстве вечных сумерек) необычайно высокий и узкий надгробный камень, некогда белый и прямой, а ныне расшатанный и покосившийся от времени. На камне высечен барельеф, в чем вы сами убедитесь, если подойдете к нему, воспользовавшись воротами на противоположной стороне кладбища. Барельеф, — насколько его еще возможно рассмотреть, ибо он сильно пострадал от времени и грязи, — изображает распростертого на земле человека,