Маленький содом - Георгий Стаматов

А теперь уходите.

Обрадованные артисты пошли к антрепренеру.

Одна из артисток, взбешенная поведением Лучевой, пыталась ворваться к ней, но ее не пропустили.

   —  Слишком много воображает о себе! — кричала артистка.— Играть, видите ли, не желает!.. Все ясно — бежит к тому толстяку!

   —  Замолчи! — уговаривала ее другая.— Ей что — захочет и уедет к нему; а нас с тобой кто примет?.

Лучева осталась одна.

«Несчастные! Они думают, что я остаюсь ради них! Куда же мне деваться? Продам все свое добро, а надолго ли его хватит? Муж не любил меня даже в те годы, когда я была молода, так неужели полюбит теперь? Ни на какую другую работу я не способна. Поздно менять жизнь... Нет для нас нигде пристанища!»

Она вспомнила богатого старика, и дрожь омерзения пробежала по ее телу.

Роза Лучева открыла коробку с гримом, взглянула на себя в зеркало и начала готовиться к выходу на сцену.

«Э В Н И К А» [49]

   —  Слушай! — Даков никогда не называл жену по имени.— Неужели ты не можешь оставить девушку в покое?

   —  А тебе-то что?

   —  Надоела мне твоя трескотня. Пора бы и утихомириться! А если она тебе не нравится, найми другую.

   —  Где же я найду другую такую прислугу?

   —  Сама не знаешь, чего хочешь.

   —  Знаю прекрасно! Но не позволю ей разыгрывать из себя барышню.

   —  А чем это тебе мешает?

   —  Ты в этом ничего не понимаешь.

   —  Я давно не понимаю многого.

   —  Вообразила себя красавицей!

   —  И не без оснований.

   —  Красота мужички! — с презрением процедила Дакова.

   —  А как вы думаете, что лучше — быть красивой мужичкой или...

Он оборвал свою речь,— надоело даже дразнить жену.

А жена впилась в него глазами змеи, на которую наступили.

Но муж, закаленный в битвах супружеской жизни, спокойно выдержал этот взгляд.

Целую поэму о взаимной ненависти, накопившейся за годы супружества, можно было прочесть в их глазах.

Жена решила было начать... но спохватилась, что пора идти в гости.

Драга жила у них вот уже два года.

Она поступила к ним четырнадцатилетней девочкой, худенькой, еще не сформировавшейся.

Но в городской обстановке точно переродилась — подросла, пополнела.

Личико у нее было нежное, ножка маленькая, голосок удивительно добродушный и ласковый, глаза застенчивые.

Чистоплотная, опрятная, трудолюбивая, она вела себя скромно даже тогда, когда гости обращали на нее слишком большое внимание, и никогда не забывала, что она простая деревенская девушка, прислуга.

Драга была грамотная, умела читать.

Вначале Дакова относилась к ней, как родная мать или старшая сестра, но с течением времени стала бранить ее все чаще.

И вот нежданно-негаданно Драга расцвела и похорошела.

А хозяйка ее считала, что лицо у служанки должно быть самое обыкновенное, простецкое,— лишь бы при виде его у господ не портился аппетит.

Знакомые барышни, бывавшие у Даковых, стали поговаривать, что Драга позволяет себе лишнее — встречает их так фамильярно, как будто они приходят в гости к ней.

Впрочем, у них были основания на нее сердиться. Ведь Драга и в городском наряде и в деревенском платье была чудо как хороша, прямо картинка!

Комнатка у нее была крошечная. Перед окошком стоял туалетный столик.

Подражая барышням, она стала мазаться какими-то кремами. Но однажды услышала, как хозяин подшучивал над одной гостьей, увлекшейся притираниями, и забросила все свои мази.

Драга не любила гулять по городу, редко встречалась с подружками и никогда не торчала у калитки.

«Разыгрывает из себя горожанку; солдат чурается, должно быть офицеров ждет!» — издевались над нею.

Наряжалась она не только из кокетства, но чтобы гармонировать с окружающей обстановкой и не срамить хозяев.

А как выглядела ее хозяйка?

Не легко описывать женскую красоту, еще труднее — описать ее противоположность. Это надо видеть.

Дакова была стройна, но той стройностью, которую ценят в кавалерийских конюшнях, а не в гостиных. Взгляд ее старался быть ласковым, но бросал собеседника в неодолимую дрожь.

А нос?

Казалось бы, ничтожная деталь,— однако все существо обладательницы этого носа отражалось в нем, словно в зеркале. Нос, как авангард, предупреждал о ее появлении.

Дакову чудилось иногда, будто нос у них общий, семейный, и порой он даже ощущал его на своем лице.

Женщина неглупая, Дакова сознавала, что она некрасива, но убедила себя, что в ее манере одеваться и тембре голоса есть что-то особенное, внушающее уважение и благоговение перед ее чистотой.

Когда, оставшись наедине с мужчиной, она пыталась вести себя «как светская дама» и проявляла к нему неумеренную нежность, несчастный думал:

«Не дай бог, еще бросится на шею и заревет: «Твоя до гроба!»

Тесть Дакова понимал, какую жертву принес его злополучный зять, и жалел его, как жалеют невинно осужденного.

А теща...

«Боже мой! — частенько восклицал бедняга,— что было бы, будь жива и она!»

У Даковых гости.

Хозяйка хлопочет на кухне. Супруг ее занимает дам.

   —  Да,— продолжая прерванный разговор, разглагольствовала молоденькая майорша,— прислуга становится очень уж нахальной.

   —  Еще хуже будет, когда их начнут водить по кинематографам.

   —  Конечно, прежней прислуги уж не найти. Вы только представьте себе: вчера после ужина захожу к своей в комнату и вижу — разлеглась на кровати в одной рубашке, облокотилась на подушку и книжку читает. А на подушке — конфеты, и не дешевые.

   —  Должно быть, нагляделась на господ!

   —  Хотят жить не хуже нас.

   —  Ах, какие безобразницы! Хотят, видите ли, жить не хуже нас! — театральным тоном проговорил Даков.

   —  Ну уж, пожалуйста, без иронии!

   —  Можно и без иронии. Скоро вообще прислуги не будет. Вам самим придется стирать грязные рубашки.

   —  Да вы, чего доброго, революционером стали?

   —  А хоть бы и стал, что ж тут удивляться? При таком режиме в доме...

   —  И вам не грешно жаловаться на жену? Ведь она у вас сущий ангел.

По спине Дакова пробежали мурашки.

   —  Извините, сударыня, но у вас довольно оригинальное представление об ангелах.

В гостиную вошла жена — «ангел», и ее супруг умолк.

Как только она появлялась в обществе, он уподоблялся глухонемому. А она вела себя так, словно только что вырвалась из его бурных объятий.

В военном клубе будет костюмированный бал «в народном духе».

Дамы шьют национальные костюмы. Будут раздавать призы.

   —  Побойся