Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор - Йован Стерия Попович

выбрался он обратно и принялся тыкать палкой по земле то вправо, то влево. Все встали.

— Что там опять? — кричат задние.

— Пробиться надо через терновник! — предлагают те, что окружают вождя.

— Вон дорога! Вон дорога за кустами! — кричат дети, да и взрослые, из задних рядов.

— «Вон дорога! Вон дорога!» — гневно передразнивают те, что возле вождя. — А вам известно, куда он ведет, слепцы несчастные? Нельзя всем разом командовать. Он знает, где пройти лучше и быстрей! Вырубай кустарник!

Принялись вырубать.

— О-о-ох! — раздавались время от времени стоны тех, кому ветки ударяли по лицу или колючки вонзались в руки.

— Ничего, брат, не дается без труда. Можно и помучиться, если решили своего добиться! — отвечают на это самые отважные.

С трудом пробились через терновник и пошли дальше.

Шли до тех пор, пока не натолкнулись на какую-то изгородь.

Ее тоже повалили и двинулись дальше.

Немного они прошли в тот день, потому что на пути встретилось еще несколько, правда более мелких, препятствий, а еды у всех было мало: кто взял на дорогу сухарей и кое-чего к сухарям, кто только сухарей, чтоб лишь заморить червячка, а у большинства и того не было. Слава богу, стояло лето, нет-нет, да и попадутся какие-нибудь дикие плоды.

Итак, в первый день прошли мало, а устали очень. Большим опасностям не подвергались, и несчастных случаев не было. Конечно, при таком великом предприятии совсем без происшествий не обойтись, но их можно в расчет не принимать. Одной женщине ветка терновника ударила в левый глаз, и она обвязалась мокрой тряпкой, споткнулся ребенок, и теперь хромает и плачет, старик запутался в зарослях ежевики, упал и вывихнул ногу, ему привязали к ноге толченого луку, и он, мужественно перенося боль, отважно следует за вождем, опираясь на палку. (Многие, правда, говорят, что дед врет, будто вывихнул ногу, притворяется, потому что задумал возвратиться назад). Наконец, мало у кого руки без заноз и не исцарапано лицо. Мужчины героически терпят, женщины проклинают час, когда пустились в путь, дети как дети, конечно, плачут, не понимая, сколь щедро будут вознаграждены за свои мучения и болячки.

Все рады и счастливы, что с вождем ничего не случилось. Его, правда, больше всего и оберегали, но, надо признать, и везет человеку!

Остановившись на ночлег, они помолились и возблагодарили господа, что первый день путешествия благополучно миновал и вождь цел и невредим. Затем взял слово один из тех, отважнейших. Удар лозой располосовал его лицо, но он не обращает на это никакого внимания.

— Братья! — начал он. — Один день, благодарение богу, прошел удачно. Нам нелегко, но мы должны мужественно преодолеть все преграды, потому что тернистый путь приведет нас к счастью. Боже милостивый, огради нашего вождя от всякого зла, чтоб и дальше он вел нас так же успешно…

— Если завтра пойдет так же, я и второй глаз потеряю, — сердито проворчала пострадавшая женщина.

— О-о-ой, нога моя, нога! — завопил дед, осмелевший от ее замечания.

Дети непрестанно хнычут, ревут, и матери стараются утихомирить их хоть на время, чтобы расслышать слова оратора.

— Да, потеряешь и второй глаз, — вспыхнул оратор, — пусть оба потеряешь! Ничего не случится, если одна женщина лишится глаз ради такого великого дела! Позор! Ты что, не хочешь счастья и благополучия своим детям? Пускай хоть половина нас погибнет на этом пути! Подумаешь, один глаз! Да на что тебе глаза, когда есть кому за нас смотреть и есть кому вести нас к счастью? Может быть, из-за твоего глаза да из-за дедовой ноги нам отказаться от нашей благородной цели?

— Дед врет! Врет он, притворяется, хочет назад вернуться! — послышались голоса со всех сторон.

— Кому, братья, невмоготу, — снова вступил оратор! — пусть уходит, а не стонет тут и не смущает других. Что касается меня, то я буду следовать за мудрым вождем, пока жив.

— Мы все, все пойдем за ним, пока живы.

Вождь молчал.

Люди опять стали приглядываться к нему и перешептываться:

— Молчит и думает.

— Мудрый человек!

— Посмотрите, какой у него лоб!

— И все хмурится.

— Серьезный!

— Отважный, по всему видно.

— Отважный, — забор, изгородь, кустарник — все сокрушил. Только постукивает палкой, хмурится и ничего не говорит, а ты уж понимай, что к чему.

Так прошел первый день, а за ним и еще несколько с таким же успехом… И ничего важного не произошло, мелочи все: свалились в ров, съехали под откос, налетели на плетень, запутались в зарослях ежевики и дурнишника, несколько человек переломало руки и ноги, у других разбиты головы, но мучения все переносят стойко. Отдал душу кое-кто из стариков, но ими без того время пришло умирать. «Померли бы все равно и дома, а в дороге тем паче», — заметил тот же оратор, подбадривая народи призывая идти дальше. Погибло несколько ребятишек, маленькие — по годику, по два, но родители скрепили сердце — на то, видно, божья воля, к тому же чем меньше дети, тем меньше и горе. Это еще ничего, бывает, не приведи господь, теряют детей, которых уж пора женить или замуж отдавать. «Если уж так суждено, лучше раньше!» — успокаивал все тот же оратор. Многие хромают и еле плетутся, другие обвязали платками головы и мокрые тряпки прижимают к шишкам на лбу, у некоторых руки на перевязи; все ободрались, одежда висит клочьями, однако идут непреклонно вперед и вперед. И все бы ничего, если б не голод. Однако идти нужно.

Но вот случилось кое-что посерьезнее.

Вождь идет впереди, за ним самые отважные; двоих, правда, среди них уже недостает. Где они — неизвестно. По общему мнению, изменили и сбежали. Как-то упомянул об этом и оратор, клеймя их за позорное предательство. Некоторые — таких немного — полагают, что они погибли в пути, но свое мнение вслух не высказывают, чтобы не посеять паники в народе. За храбрецами следуют все остальные. Неожиданно перед ними разверзлась глубокая, зияющая пропасть, настоящая бездна. Каменистые края ее настолько отвесны, что страшно и шаг ступить, остановились даже самые отважные, вопрошающе глядя на вождя. Он хмуро молчит, опустив голову, и смело шагает вперед, как всегда постукивая палкой то справа, то слева, что, в глазах многих, придавало ему особое достоинство. Он ни на кого не смотрит, ничего не говорит, на его лице никаких перемен и ни тени страха. Бездна все ближе. Даже храбрейшие из храбрых побелели как полотно, но мудрому, суровому и смелому вождю никто не дерзает перечить. Еще два шага, и вождь окажется над самой пропастью. В смертельном страхе, с широко раскрытыми глазами, все отпрянули назад,