Анатомия Меланхолии - Роберт Бёртон

неведомо, откуда они и куда устремляются, но всех их безумней, конечно же, люди, вверяющие себя морю, — ведь на одного глупца, оставленного дома, им предстоит встретить сорок в чужих краях»[763]. Автор этих слов, разумеется, сам безумец, но ведь и ты, читающий эти строки, несомненно, тоже из их числа. Феликс Платер[764] считает безумными, повредившимися в уме всех алхимиков, Афиней[765] же говорил то же самое о скрипачах et musarum luscinias [и прочих соловьях, служащих Музам], о любого рода музыкантах, omnes tibicines insaniunt [безумны все флейтисты], ubi semel efflant avolat illico mens[766], которые, когда они дуют, выдувают все свои мозги, так что в одно ухо проникает музыка, а из другого улетучивается рассудок. Что уж говорить о гордецах и тщеславных, которые наверняка безумны, как, разумеется, и все охваченные похотью[767], я даже чувствую, находясь поблизости от них, как они трепещут от желания; обезумевшие от ревности тоже из их числа, да и может ли быть иначе, если дозволяешь другому спать со своей женой и закрываешь на это глаза.

Перебрать все виды безумия[768] — поистине Геркулесов труд, перечислить все его проявления[769] — insanas substructiones, insanos labores, insanum luxum[770] [безумные сооружения, безумные домогательства, безумную роскошь], безумные старания, безумные книги, устремления, нравы, тупое невежество, смехотворное поведение, нелепые поступки; insanam gulam, insana jurgia [безумную ненасытность, безумную полемику], insaniam villarum, как называет это Туллий, безумное увлечение сельскими поместьями, грандиозными сооружениями, как, к примеру, теми же египетскими пирамидами, лабиринтами и сфинксами{669}, которые сборище коронованных ослов, ad ostentationem opum [стремящихся показать свое богатство], воздвигает, движимое тщеславием, в то время как имя архитектора, да и самого короля, их воздвигшего, равно как и для какой надобности или цели это было сделано, остаются безвестными; точно так же невозможно подробно остановиться на лицемерии людей, их непостоянстве, слепоте, безрассудстве, dementem temeritatem [безумной беспечности], мошенничестве, плутовстве, зложелательстве, раздражительности, бесстыдстве, неблагодарности, честолюбии, грубых суевериях; tempora infecta et adulatione sordida[771] [порочных временах, отравленных грязною лестью], как, например, при Тиберии; их ссорах, стычках, вожделениях, распрях, — пришлось бы обратиться к такому знатоку, как Весалий{670}, чтобы он проанатомировал все эти страсти. Стоит ли напоминать, что даже сам Юпитер, Аполлон, Марс и прочие боги впадали в безумие, и победитель всевозможных чудовищ Геркулес, который покорил вселенную и помогал другим, но своим собственным страданиям не мог найти облегчения и впал под конец в безумие. Куда бы ни ступала нога человека, с кем бы он ни общался, в каких краях и городах он бы ни очутился, возможно ли, чтобы он не встретил там сеньора Делиро{671} или неистовствующего Геркулеса, Менад или Корибантов{672}. Об этом не менее красноречиво свидетельствуют их речи. E fungis nati homines[772] [Это люди, ведущие свое происхождение от грибов], или же их родословная восходит к тем, кого Самсон поразил ослиной челюстью{673}, или к камням, которые бросали Девкалион и Пирра{674}, ведь durum genus sumus, marmorei sumus[773]{675}, у нас каменные сердца, и в нас слишком видны черты наших прародителей; может показаться, что все перечисленные мной люди слышали зачарованный рог Астольфа, английского герцога, изображенного Ариосто{676}; звуки этого рога неизбежно повергали всех слышавших его в безумие, и, объятые ужасом перед ним, они готовы были покончить с собой; а может, они потомки тех, что высадились некогда в гавани безумия Эвксинского моря{677} близ Daphnis insana, безумной Дафны, превратившейся в дерево{678}, которое обладало тайным свойством сводить всех с ума[774]{679}; все они из компании вертопрахов, у коих мозги набекрень, для таких всегда, даже в летнее солнцестояние, полнолуние и круглый год каникулы{680}; все они безумны. Кого же я в таком случае исключу из числа безумных? Во-первых, как говорит Ульрих Гуттен{681}: Nemo[775] [Никого]; nam, Nemo omnibus horis sapit, Nemo nascitur sine vitiis, Crimine Nemo caret, Nemo sorte sua vivit contentus, Nemo in amore sapit, Nemo bonus, Nemo sapiens, Nemo est ex omni parte beatus [в самом деле, ведь Никто всегда мудр, Никто добродетелен от рождения, Никто свободен от преступлений; Никто доволен своим жребием, Никто благоразумен в любви; Никто добр, Никто мудр, Никто счастлив во всех отношениях], а посему пусть Никлас Немо или Месье Никто отправляется, куда ему заблагорассудится. Quid valeat Nemo, Nemo referre potest. [Никто волен говорить на сей счет все, что этому Никто вздумается.] А кого же еще я исключу из числа безумцев, во-вторых? тех, кто молчалив; vir sapit qui pauca loquitur [мудр тот, кто немногословен]; нет лучшего способа избежать глупости и не впасть в безумие, нежели помалкивать[776]. И кого же еще я исключаю из их числа, в-третьих? всех сенаторов и должностных лиц магистрата, ибо все преуспевшие люди, конечно же, мудрецы, точно так же как все победители — храбрецы; таковы же и все знатные люди, non est bonum ludere cum diis [ибо негоже насмехаться над богами]; они мудрые, хотя бы уже в силу принадлежащей им власти, и умелые, коль скоро исполняют такие обязанности и состоят в должности, his licet impune pessimos esse [у них привилегия быть настолько никудышными, насколько им заблагорассудится]; некоторые полагают, что мы не должны дурно о них отзываться и что нам это не подобает; per me sint omnia protinus alba [а посему позвольте мне отзываться о них только благоприятно]{682}, не пятная их репутацию. Кто же еще? Стоики? Sapiens Stoicus [Стоик мудр], лишь он один не подвластен душевной смуте, и, как посмеивался над стоиками Плутарх, «его не вывести из себя мучениями, не сжечь огнем, не одолеть противникам, не предать врагам; если даже он изборожден морщинами, полуослепший, беззубый и скрюченный, он все равно самый что ни на есть красавец и подобен божеству, он мнит себя королем, хотя ему грош цена»[777]. «Он никогда не сумасбродствует, не безумствует, никогда не печалится, не пьет, потому что его невозможно лишить добродетели, а все, — как считает Зенон, — по причине присущей ему глубокой мудрости»[778], хотя утверждающий это Зенон сам был безумен. Anticyrae coelo huic est opus aut dolabra[779]