Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.13. Мечта. Человек-зверь

— О нет, сударь! Мой отец не стал бы держать ее в доме!

В этом возгласе прозвучало возмущение добродетельной мещанки, уверенной в собственной непогрешимости и полагавшей свою славу в том, что все в Руане считают ее образцом целомудрия, охотно принимают и выказывают ей уважение.

— Но только, — продолжала она, — если девушка ветрена и легкомысленна… Словом, сударь, многое из того, что мне в свое время казалось немыслимым, ныне представляется бесспорным.

У следователя вновь вырвался нетерпеливый жест. Он уже шел по новому следу, и всякий, кто мешал ему, становился в его глазах противником, ибо подвергал сомнению логичность его мышления.

— Послушайте, надо, однако, рассуждать! — вскричал он. — Такие люди, как Рубо, не станут убивать такого человека, как ваш отец, чтобы побыстрее получить наследство. И, уж во всяком случае, были бы признаки их нетерпения, я б непременно обнаружил следы этой лихорадочной жажды побыстрее завладеть и воспользоваться имуществом. Нет, побудительная причина преступления не в том, нужна какая-то иная, а ее нет, и вы не можете ее указать… А потом восстановите мысленно факты, и вы сами убедитесь, что практически это невозможно! Никто не видел, что Рубо и его жена входили в салон-вагон, а один железнодорожник утверждает, что в Руане они возвратились в свое отделение. И коль скоро совершенно точно установлено, что в Барантене они были там, необходимо допустить, что они умудрились добраться до купе председателя суда, — а ведь оно было отделено от них тремя вагонами, — и возвратиться обратно; и все это за несколько минут, когда поезд несся во весь опор? Правдоподобно ли это? Я спрашивал у машинистов, у кондукторов. И все в один голос говорят, что для этого требуется не только величайшее хладнокровие и сила, но и большая сноровка… Жены там, уж во всяком случае, не было, мужу пришлось бы рисковать одному; и ради чего? Чтобы убить своего покровителя, только что избавившего его от крупных неприятностей? Нет, и еще раз нет! Эта версия ни в какие ворота не лезет, надо отыскать другую… Вот, скажем, человек сел в поезд в Руане и вышел на следующей станции, и человек этот к тому же незадолго до того угрожал убить председателя суда…

Увлекшись своим новым построением, следователь, пожалуй, наговорил бы лишнего, но тут дверь кабинета приоткрылась, и судебный пристав просунул в нее голову. Однако не успел он и рта раскрыть, как затянутая в перчатку рука шире распахнула дверь, и на пороге показалась белокурая дама в элегантном черном платье; хотя ей было уже за пятьдесят, она все еще была хороша и походила на стареющую богиню, пышную и величавую.

— Это я, мой милый Денизе. Я опоздала, но вы меня, надеюсь, простите? По дорогам проехать невозможно, от Дуанвиля до Руана всего три лье, а нынче мне показалось, будто их по крайней мере шесть!

Следователь учтиво поднялся с места:

— Мы с вами не видались с воскресенья, сударыня, как ваше здоровье?

— Прекрасно… А вы как поживаете, милый Денизе? Пришли в себя после потрясения, виной которого был мой кучер? Этот увалень признался, что, отвозя вас в Руан, чуть было не опрокинул в двух километрах от замка.

— О, просто легкий толчок, я об этом и не помню… Прошу вас, присаживайтесь. Я уже принес госпоже де Лашене свои извинения за то, что вынужден этим ужасным делом бередить ее горе, простите и вы меня.

— Господи, но раз это необходимо… Добрый день, Берта! Добрый день, Лашене!

То была г-жа Боннеон, сестра убитого. Она поцеловала племянницу и пожала руку ее мужу. Овдовев в тридцать лет, она унаследовала от мужа-фабриканта крупное состояние, хотя и без того уже была богата, ибо после раздела с братом получила имение Дуанвиль; с той поры г-жа Боннеон вела приятное существование, причем, как говорили, у нее не было недостатка в сердечных привязанностях, однако внешне она держала себя так просто и безупречно, что неизменно играла роль арбитра в руанском обществе. По прихоти случая, впрочем, и не без ее желания, все ее возлюбленные принадлежали к судейскому сословию, и вот уже двадцать пять лет, как она принимала у себя в замке одних только жрецов правосудия, которых ее экипажи привозили сюда на веселые празднества из Руана, а потом вновь отвозили в город. Она не унялась еще и поныне, поговаривали, будто она питает чисто материнскую нежность к юному товарищу прокурора, сыну советника суда г-на Шометта: наша дама содействовала служебному продвижению сына и была при этом весьма предупредительна к отцу, которого усиленно приглашала в гости. Вместе с тем г-жа Боннеон сохраняла самые добрые отношения со своим давним другом, также советником суда, старым холостяком, г-ном Дебазейлем, литературной славой руанского суда, — его изящные сонеты кое-кто даже заучивал наизусть. Уже много лет у него была своя комната в Дуанвильском замке. И еще теперь, хотя ему было больше шестидесяти лет, он неизменно приезжал туда обедать на правах старого друга, которому ревматизм оставил в усладу одни лишь воспоминания. Обходительность и любезность г-жи Боннеон позволяли ей, как и прежде, царить в судейской среде, невзирая на надвигавшуюся старость, и никому не приходило в голову оспаривать ее первенство; только прошлой зимой у нее появилась соперница, некая г-жа Лебук, супруга советника суда, высокая тридцатичетырехлетняя брюнетка, которая и впрямь была очень хороша собою. Судейские чиновники зачастили к ней в дом, и это примешивало к обычной веселости г-жи Боннеон некую дозу меланхолии.

— В таком случае, сударыня, — продолжал следователь, — я, если позволите, предложу вам несколько вопросов.

Денизе окончил допрос супругов Лашене, но не отпускал их: его угрюмый, холодный кабинет словно превратился в светскую гостиную. Писец с равнодушным видом вновь взялся за перо.

— Один свидетель заявил, будто ваш брат получил депешу, срочно вызывавшую его в Дуанвиль… Мы таковой не обнаружили. Писали ли вы что-нибудь господину Гранморену, сударыня?

Улыбаясь, г-жа Боннеон непринужденно, словно ведя дружескую беседу, заговорила:

— Брату я не писала, я ждала его, знала, что он должен приехать, но точного дня он не назвал. Он всегда появлялся без предупреждения, приезжал обычно ночным поездом. Жил он в уединенном флигеле, в глубине парка, двери там выходят на пустынную улочку, и мы даже не слышали, как он подъезжал в коляске, которую брал в Барантене. В доме он показывался лишь на другой день, иногда чуть ли не к обеду, словно уже давно живущий рядом сосед… Но на сей раз я его ждала, он должен был привезти десять тысяч франков, которые мне задолжал. Эти деньги, безусловно, были при нем. Вот почему, я полагаю, и убили-то его, чтобы ограбить.

Наступило короткое молчание; потом следователь, взглянув на нее в упор, спросил:

— А что думаете вы о госпоже Рубо и ее муже?

У нее вырвался протестующий жест:

— О нет, любезный господин Денизе, уж вам-то не следует заблуждаться на счет этих славных людей… Северина всегда была хорошей девочкой, очень кроткой, даже покорной и вместе с тем прелестной, что никому не вредит. Если вы настаиваете, то могу еще раз повторить: я уверена, что она я ее муж не способны совершить злодеяние.

Денизе одобрительно покачивал головой; потом он с торжеством посмотрел на г-жу де Лашене. Задетая за живое, та решила вмешаться:

— Уж слишком вы снисходительны, тетя.

И тогда г-жа Боннеон, по обыкновению не стесняясь в выражениях, выложила все, что думала.

— Оставь, Берта, тут мы с тобой никогда не столкуемся… Северина всегда была весела, любила посмеяться и правильно поступала… Я отлично знаю, о чем вы с мужем думаете. Но у вас, видно, от корысти в голове помутилось, коль скоро вы так удивляетесь тому, что твой отец отказал этой славной Северине дом в Круа-де-Мофра… Он ее вырастил, дал приданое, вполне понятно, что он упомянул ее и в завещании. Разве он не смотрел на нее почти как на дочь?.. Ах, моя милая, деньги так мало значат для счастья!

Действительно, г-жа Боннеон, которая всю жизнь была очень богата, никогда не отличалась корыстолюбием. Больше того, с утонченностью привыкшей к обожанию женщины она не упускала случая подчеркнуть, что для нее главный смысл жизни — в красоте и любви.

— Это Рубо упомянул о депеше, — сухо вставил г-н де Лашене. — Если б депеши не было, господин председатель не мог сказать ему, будто получил ее. Чего ради Рубо солгал?

— Но, — пылко воскликнул Денизе, — председатель мог и сам придумать версию об этой депеше, чтобы объяснить свой внезапный отъезд супругам Рубо. По их собственному свидетельству, он предполагал поехать только на другой день; и вот, очутившись в одном поезде с ними и, видимо, не желая открывать истинную причину своего отъезда, которая, кстати, неизвестна и нам, он придумал историю с телеграммой… Вообще же это не важно, это ни к чему не ведет.