Пэлем Вудхауз - Том 11. Монти Бодкин и другие

— Отлично.

Дверь хлопнула. Оставшись один, Монти проворно встал с постели, кинулся к зеркалу и долго вглядывался в свое отражение: ну что в его лице такого особенного? Ему было любопытно, что именно в его внешности заставило Айвора Лльюэлина, который наверняка был хорошим физиономистом, выделить его из толпы и сделать столь лестное предложение.

Он тщательно изучил фактуру: посмотрел на свое отражение анфас, в профиль, вполоборота и через левое плечо, с ласковой, нежной, презрительной, печальной улыбкой; затем нахмурился — сначала грозно, потом с укором. Затем он последовательно изобразил удивление, испуг, радость, ужас, отвращение и презрение.

Подведя итоги, он вынужден был расписаться в полном поражении. Как он ни улыбался, как ни хмурился — ему не удалось разглядеть того, что увидел Айвор Лльюэлин. Там, где Лльюэлин узрел «красу, что в путь суда подвигла на ахейцев…»,[41] он видел все те же знакомые черты, давно уже примелькавшиеся в клубах лондонского Вест-Энда, — испугаться, конечно, нельзя, но и пленить публику особо нечем.

Он решил, что тут — какая-то загадка, и подумал: раз уж он поднялся, надо одеться. Но тут дверь сотряслась от мощного удара, и в комнату ворвалась мисс Фуксия Флокс собственной персоной — бесцеремонностью своей напомнив о нравах известного библейского города.[42]

Мисс Флокс еще вчера заметила, что Монти не принимает участия в жизни лайнера, и решила зайти по-свойски и проведать его: постучать в дверь, а потом крикнуть в замочную скважину: «Выносите мертвых!» Добрая душа.

Почему она не сделала этого раньше? — спросите вы. Да потому, что поздно встала. В Голливуде она могла, во имя искусства, быть на площадке ровно в шесть ноль-ноль, но на корабле она не торопясь завтракала в постели, поэтому только сейчас сумела нанести запланированный визит.

Приняв ванну и покормив крокодильчика (если ему не предлагали палец, он с удовольствием съедал желток от вареного яйца), она облачилась в зеленый спортивный костюм с леопардовым капюшоном и ярко-красную фетровую кепку. Потом повязала розовый бантик на шею крокодилу, сунула зверюгу под мышку и отправилась делать доброе дело.

Запирая дверь, она увидела Амброза, выходящего из каюты Монти.

— Ой, кого я вижу! — закричала она. — Привет, Амброз!

— Доброе утро, — ответил писатель спокойно, сухо, сдержанно и с достоинством. Эта встреча растревожила его, но он ничем не выдал своих чувств. Как человек, успешно выдернувший из души все слабые струны, он пожелал ей доброго утра и молча прошествовал по коридору в направлении каюты мистера Лльюэлина — весьма удачно, как ему казалось, демонстрируя достоинство в изгнании. Тем самым он хотел показать мисс Флокс: вот идет человек с каменным сердцем, в котором нет места для слез и сожалений.

Она в ответ на это только улыбнулась — так улыбается мать, глядя на капризного малыша, проводила его долгим любящим взглядом, а затем, подойдя к двери Монти, ударила по ней что есть силы, прокричала в скважину: «Выносите мертвых!» — и вошла сама.

Увидев ее, Монти вновь метнулся под одеяло. Ни одна испуганная нимфа не сделала бы этого проворней.

Фуксия не заметила смущения.

— Привет, красавчик, — сказала она. — Зарядку делаете?

— Нет, я…

Монти с трудом давалась роль радушного хозяина. Проявлять учтивость в данных обстоятельствах было выше его сил. Очевидно, посетительница намеревалась превратить его каюту в филиал собственной, и такая перспектива его не радовала. Конечно, Альберт Пизмарч справедливо заметил, что чистая, нежная английская девушка вряд ли нагрянет в холостяцкую спальню, но полностью исключать такую возможность все же не следовало. Глядя из-под одеяла, как непрошеная гостья устраивается на краешке кровати, он с нарастающим беспокойством стал думать о Гертруде.

И еще, подумалось ему, лучше бы мисс Флокс пришла без крокодила.

Впрочем, сейчас Фуксия была сама учтивость. Грусть, посетившая ее два дня назад, когда она сидела здесь, в этой каюте, и рыдала, была для нее не характерна. И кроме того, сейчас она сияла от счастья, как может сиять только рыжеволосая девица, которая пережила хорошую эмоциональную встряску. Настоящая жизнь в ее представлении состояла из серии душераздирающих ссор и мучительных примирений. Фуксия Флокс была по духу Мерфи из Хобокена,[43] а хобокенские Мерфи все такие.

Со словами: «Ну, малыш, как жизнь?» — она осторожно положила крокодила на край покрывала и огляделась вокруг, как изгнанник, вернувшийся в родимый дом.

— Давненько я здесь не была. Но все до боли знакомо. Как там наш Ужас на стене ванной? На месте?

— На месте, — кивнул Монти.

Это настроило Фуксию на философский лад:

— Все-таки странно. Если бы это написал какой-нибудь Синклер Льюис,[44] ему бы предложили по доллару за слово. А мне — ничегошеньки. Такие дела.

Монти молча кивнул в знак согласия. Да, словно говорил он, такие дела.

— Скажите, — спросил он, переводя тему разговора на то, что его сейчас более всего волновало, — с этой зверюгой все в порядке?

— С крокодилом-то?

— Да.

Мисс Флокс удивилась:

— Конечно. Здесь совершенно безопасно.

— Я хотел сказать, — пробормотал Монти, чувствуя, что не так выразился, — не куснет ли он кого?

— Нет, — успокоила мисс Флокс, — если его не дразнить. На вашем месте я бы подобрала ноги и не шевелила пальцами. Он может кинуться на движущиеся объекты.

Пальцы ног у Монти окаменели.

— Хорошо, — сказала Фуксия, возвращаясь к прежней теме, — как жизнь? Вы вчера неважно себя чувствовали. Впервые в океане?

Монти чуть было не кивнул, но сдержался, вовремя вспомнив привычку крокодила бросаться на все, что движется.

— Да, — сказал он.

— Наверно, вы плохо переносите шторм. А мне лично понравилось. У меня всегда такое чувство, что буря и есть настоящая жизнь. Кстати о бурях, я встретила в коридоре Амброза.

— Да, он заходил сюда.

— И как он вам показался?

— Немного расстроен.

— Я тоже так подумала. — Мисс Флокс улыбнулась нежной улыбкой. — Бедняжка, — сказала она, и голос ее задрожал от любви. — Я расторгла нашу помолвку.

— Неужели?

— Да. Это я и имела в виду, когда говорила о бурях. Небольшая перебранка.

— И помолвка расстроена?

— Скорее, разбита. Ничего страшного, сегодня я собираюсь с ним помириться.

— Отлично. А то, по-моему, он страдает.

— Да, ему прилично досталось. Но все это для его же блага. Пусть раз и навсегда зарубит себе на носу, что нельзя срывать на мне зло. Подумать только! Как с цепи сорвался — и все из-за того, что я поцеловала Реджи!

— Да уж!

— Я думаю, девушка вправе подложить динамиту под любимое существо, если оно срывается по любому поводу и без повода.

— Ну конечно.

— Нужно же сохранять достоинство.

— Определенно.

— Это уже в третий раз. Я имею в виду, помолвка срывается. В первый раз это случилось через сорок три секунды после того, как я согласилась выйти за него.

— Через сорок три секунды?

— Да, через сорок три секунды. Думаю, это рекорд. По крайней мере, европейский. Я разорвала помолвку, потому что он замахнулся на Уилфреда.

— Это ваш младший братик?

— Нет, мой крокодильчик. Я поднесла Уилфреда к его лицу и сказала: «Поцелуй папу», — а Амброз завопил и выбил его у меня из рук. Представляете! Мог ведь покалечить.

Она так и кипела негодованием, в полной уверенности, что слушатель ей сочувствует, но Монти был всецело на стороне Амброза. Он подумал, что в описанной сцене писатель действовал отважно и решительно — хотел бы он сам (Уилфред, широко зевая, уселся около его правой ноги) совершить нечто подобное. Крокодил этот, судя по всему, представлял для гостьи большую ценность в профессиональном плане, но в плане социальном, так сказать, встреча с ним не радовала.

«Интересно, как долго мисс Флокс здесь пробудет?» — подумал он.

— В тот раз все уладилось через неделю. Второй раз было серьезнее, потому что и правда похоже было на то, что это конец. Мы стали думать, куда поедем после свадьбы. Он хотел жить в Лондоне, а я — на милом побережье, там, где у меня так чудесно сложилась карьера. Да, мы спорили до хрипоты и так и не договорились. Амброз ведь упрям, как осел, но и меня не переупрямить, и в конце концов я разозлилась и сказала: «Все! Между нами все кончено!» — и все было кончено. Но вдруг, откуда ни возьмись, появляется Айвор Лльюэлин, предлагает работу, и все тип-топ.

Мисс Флокс принялась пудрить носик. Монти кашлянул. Он смотрел на нее, как хозяйка на гостей в конце долгого обеда. Нельзя сказать, что он был утомлен разговором; напротив, беседа казалась ему весьма занимательной. Тем не менее он не мог избавиться от мысли, что не стоит так уж полагаться на суждение Альберта Пизмарча о привычках нежных, чистых английских девушек.