Пэлем Вудхауз - Том 11. Монти Бодкин и другие

— Вот это номер! Гертруда еще раз всхлипнула.

— И знаешь, Монти, дорогой, я — ему — поверила!

Наступило напряженное молчание. Монти продемонстрировал, как ему тяжело, больно, горько и обидно это слышать.

— Такого, — сказал он наконец, — я от тебя не ожидал. У меня нет слов. Просто нет слов. Ты меня просто подкосила, старушка. Надо же быть такой…

— Да знаю, знаю. Но, понимаешь, после той татуировки…

— Я уже объяснил тебе. Самым подробным образом.

— Знаю. Но я же не виновата, что думаю о всяком таком.

— Нет, виновата. Нежная чистая английская девушка не должна думать о всяком таком.

— Ну ладно, так или иначе, я больше этому не верю. Я знаю, что ты меня любишь. Любишь, да?

— Люблю? Ты только вспомни: ради тебя я стал младшим редактором в журнале для родителей и нянь, потом секретарем у старого Эмсворта — то еще удовольствие! — а после этого пошел к Перси Пилбему. Думаю, за это время ты уже должна была понять, что я тебя люблю. Если твоя глупая башка не в состоянии оценить…

— А она глупая? — спросила Гертруда, мучимая угрызениями совести.

— Есть немного, — кивнул Монти. — Взять хотя бы последний случай. Только глупышка могла так реагировать, застав меня здесь с мисс Флокс. Мне даже обидно стало. Ты так на меня посмотрела!

— Но ты ведь гладил ее по голове.

— Не гладил, поглаживал. Чисто символически. Причем с самыми чистыми намерениями. Мне казалось, тут все ясно. У девушки горе, и я коснулся ее затылка — точно так же я погладил бы щенка, у которого болит живот.

— Ну да.

— Лично мне вообще не нравится гладить девушек по голове.

— Да-да, я понимаю.

Из глубин коридора послышался отдаленный звук горна. «Обед!» — сообразил Монти и облегченно вздохнул. Обед был сейчас очень кстати. Он поцеловал Гертруду.

— Пошли, — сказал он. — Выше знамя, шире шаг! А после погуляем по палубе, поговорим о том о сем.

— Да, замечательно. Ой, Монти, я так рада, что ты попал на корабль! Нам будет так весело!

— Еще бы!

— Наверное, у них тут бывают танцы по вечерам?

— Должны быть. Спрошу у Альберта Пизмарча.

— Кто это?

— Стюард.

— А, тот самый стюард! Странный он.

— Еще какой странный!

— Что это он ходит со шваброй? Монти вздрогнул и отвел взгляд:

— Со шваброй?

— Почему он принес сюда швабру? Монти облизнул губы:

— А он принес?

— Ты что, забыл? Монти собрался с духом:

— Ах да, конечно. Принес. Кто его знает, почему. Я, помнится, и сам все удивлялся. Может, он меня неправильно понял. Эти стюарды почти все психи, через одного. И на кой мне сдалась эта швабра? Швабра, ха! Глупость какая-то. Слушай, пойдем скорее, а то обед упустим.

— Сейчас. Где мой мышонок?

— Вот он.

Нежным, полным раскаяния взглядом Гертруда поглядела на Микки Мауса.

— Монти! Ты представляешь? Я ведь несла его сюда, чтобы вернуть тебе. Потому что мне казалось, между нами все кончено.

— Ха! Ха! — весело откликнулся Монти. — Вот уж бред так бред…

— А теперь мне так стыдно…

— Да ладно, ладно. Ну что, рванули к кормушке?

— Погоди. Мне надо зайти в ванную сполоснуть глаза. Монти вцепился в дверную ручку. Ему требовалась мощная поддержка. Весь мир, похоже, погрузился во мрак.

— Нет! — вскричал он с неожиданной горячностью. — Не надо ничего споласкивать. Никаких глаз.

— Разве они не красные?

— Конечно, нет! Они прекрасные. Они всегда прекрасны. У тебя самые потрясающие глаза на свете!

— Ты правда так думаешь?

— Все это знают. Весь Лондон. Как звезды в ночи.

Это был правильный ход. Больше не было речи о том, чтобы пойти в ванную. Он развернул ее, подвел к двери, вывел в коридор, пошел с ней по коридору — она не сопротивлялась. Пока они шли по коридору, она держала его за руку и, как голубка, ворковала у его плеча.

Монти не ворковал. Он тихо вибрировал, как человек, чудом избежавший страшной напасти.

Все обошлось. Везенье не оставило Бодкинов, опасность миновала. Но все равно пока он еще не пришел в себя.

Его далекий предок-крестоносец, сэр Фарамон де Бодкэн, о котором мы упоминали, описал подобное состояние, сообщая жене в своем письме о том, как его выбили из седла во время битвы: «Быв на волосок от гибели, не желал бы изведать оного состояния и через двунадесять недель. И по сей час не уразумею, на голове я стою иль на ногах».

Глава XIII

Только на третий день путешествия мистер Лльюэлин созрел для осуществления плана, предложенного сестрицей Мейбл: как обезвредить таможенного сыщика, черная тень которого витала над киномагнатом и застила солнечный свет. Если уж быть точным, это произошло утром в десять часов тринадцать минут и сколько-то секунд.

Учитывая, что замысел Мейбл он воспринял с энтузиазмом, такая задержка может показаться читателю странной.

С детства усвоив золотое правило, что киномагнаты всегда хватают идеи с лету, читатель, возможно, говорит себе: это какой-то неправильный Лльюэлин, хватка у него не та…

На самом деле заминка вышла по причинам, вникнуть в которые, как выразился бы Монти Бодкин, элементарно. Едва мистер Лльюэлин собрался с духом, как разыгрался жестокий шторм, который на какое-то время занял все его помыслы и отвлек от насущных дел.

В первые несколько часов после ухода из Шербура океан был спокоен и безмятежен. Судно, урча, скользило по водяной глади, отливавшей чудным лазоревым цветом, почти как у Средиземного моря. Народ играл в теннис, вокруг шашек накалились неподдельные страсти, и самые изысканные из блюд молниеносно исчезали в желудках. Словом, все происходило под лозунгом «жизнью пользуйся, живущий…»

И вдруг внезапно, на второй день плавания, едва первые робкие стюарды начали разносить суп и в дремотной тиши прорезались стройные крики любителей шашек, небеса нахмурились, безобразные черные тучи затянули горизонт, а с севера налетел порывистый ветер, который до того лишь меланхолично подвывал в парусах. И тут «Атлантик» повел себя скорее как русский танцовщик, чем респектабельный корабль. По подсчетам Айвора Лльюэлина, который лежал пластом на подушках, судорожно вцепившись в деревянную обшивку, корабль как минимум пять раз побил рекорд Нижинского по прыжкам и воздушным пируэтам.

Весь день и часть ночи «Атлантик» швыряло из стороны в сторону или, как зафиксировал в вахтенном журнале офицер, которого природа обделила воображением: «дул свежий северо-восточный бриз». Затем ветер стих, море угомонилось, и на третий день плавания вновь выглянуло солнце.

Первым, кто встретил солнце, был Альберт Пизмарч, если, конечно, слово «встретил» уместно в той ситуации, когда человека, любящего поспать, в пять утра вытаскивает из постели ночной дежурный. Пизмарч поднялся вместе с сорока девятью соседями по кубрику, на скорую руку оделся и, позавтракав чаем и булочкой с джемом, отправился во вверенный ему сектор на палубе «С». В восемь пятьдесят затренькал звонок, и он понял, что его присутствие требуется в тридцать первой каюте. Войдя туда, он обнаружил мистера Лльюэлина, который возлежал на подушках, бледный и загадочный.

— Доброе утро, сэр, — проговорил Альберт Пизмарч учтиво (стюарды умеют напускать на себя учтивость, даже если им приходится вставать ни свет ни заря). — Что желаете на завтрак? Что вам принести? Яйцо вкрутую? Яичницу с ветчиной? Копченую селедку? Треску? Сосиски? Кэрри? Многие джентльмены начинают день с кэрри.

Мистер Лльюэлин содрогнулся всем телом, точно зачерпнувший воды «Атлантик», и комната поплыла у него перед глазами. Перед тем как явиться к своему сюзерену, Альберт Пизмарч уже успел закончить дежурную уборку и заскочить в кубрик, чтобы привести себя в порядок, так что сейчас он был, как всегда, свеж и элегантен. Однако, несмотря на такую предупредительность, хозяин каюты глядел на него со злобой и отвращением. У него было такое лицо, словно перед ним находился не стюард, а его шурин Джордж или, не к ночи будет помянута, Женевьева, сестра двоюродного брата его жены, служившая у него чтицей за три с половиной сотни в неделю.

— Кофе, — процедил он, взяв себя в руки.

— Кофе? Хорошо, сэр. А что еще?

— Просто кофе.

— Пустой кофе, сэр? Будет исполнено, сэр. Удивительно, — заметил Альберт Пизмарч, который явно был не из тех, кто по утрам держит рот на замке, — до чего разнятся у людей вкусы, особенно в вопросе о завтраке. Как вы, наверное, догадываетесь, сэр, по роду моей профессии мне довелось встречаться с разными людьми. Помню, когда я служил на «Лорентике», в одной из моих кают оказался индивидуум, который любил завтракать репчатым луком. А еще один постоянно требовал дюжину устриц. Что с вами, сэр?

— Кофе! — просипел мистер Лльюэлин.

— Сию минуту, сэр. Наверное, вы еще не совсем оправились после качки. Вчера, я заметил, вы не выходили, и сказал себе: «Вот и этот свалился. Экономия сил для официанта… Можно сказать, ваше отсутствие не прошло незамеченным. Утром вас спрашивал мистер Амброз Теннисон. И еще мускулистая дама, мисс Пассенджер, — насколько я понял, она везет в Штаты свою хоккейную команду. Да, когда мы с вами были молодыми, это было в диковинку. В наше время юные леди не носились по полю с колотушками. Впрочем, я тут с вами совсем заболтался, сэр. Итак, вы заказывали кофе. Простите, запамятовал, что вы еще хотели?